Эпизоды моей жизни с щелчками вставали в пазы, вызывая болезненные вспышки в мозгу. Моя жизнь промелькнула лавиной образов и эмоций, их сопровождающих, попутно окутывая мою обнаженную личность в прошлое оставленного мной мира и настоящее мира, принявшего меня. Наверное, окажись я в Альмарионе, будучи прежним, не миновать мне тяжелого шока, но после переноса, по какой-то причине, моя личность уснула. Был лишь некий двойник с чистым сознанием, готовый поглощать знания, не отвлекаясь более ни на что. Настоящий я пробудился только сейчас, впитав опыт и знания меня прежнего и меня нынешнего, и не скажу, что этот процесс проходил безболезненно.
Я помассировал виски, и мои пальцы увязли в склизкой массе. Сделав это неприятное открытие, я уселся на лавке, заменявшей мне кровать, и ощупал себя. Судя по ощущениям, неизвестно откуда взявшаяся слизь равномерно покрывала все мое тело, и приятного в этом было мало. Стараясь не создавать много шума, пошатываясь от слабости, я выскользнул наружу, похвалив себя за то, что недавно смазал дверные петли жиром. И, едва оказавшись снаружи, бросился к колодцу, на ходу брезгливо соскребая с себя целые пласты склизкой желеобразной массы.
Отбросив в сторону нижнюю рубаху и подштанники, я опрокинул на себя два деревянных ведра до безумия ледяной воды. Это помогло. Тягучая мерзость, имеющая в глубоких предрассветных сумерках однотонный серый цвет, отваливалась легко. Еще пары ведер хватило, чтобы очиститься почти полностью.
Когда поднимал из колодца четвертое ведро, до меня внезапно дошло, что моя кожа более не покрыта уродующими ее шрамами. Я провел ладонями по гладким щекам и пригладил довольно длинные и, на удивление, почти не спутанные, достигающие плеч, волосы. К сожалению, нигде поблизости не оказалось отражающей поверхности, но я почему-то был уверен, что мое прежнее лицо снова при мне.
Если бы я не знал, что магия – это не плод больного воображения, а другие миры вполне себе существуют, вне зависимости от мнения скептиков, я бы, возможно, воспринял это как-то иначе. Но три последних года приучили меня принимать то, что мне непонятно, как любопытную данность и никак иначе.
Головная боль заметно пошла на спад, а кусочки памяти, мечущиеся в черепной коробке, наконец-то успокоились и, как и положено, задремали на своих местах, ожидая, когда я к ним обращусь. Убедившись, что мое тело вновь в порядке, я двумя пальцами поднял с земли так неосмотрительно отброшенное нижнее белье. Ткань была основательно мокрой, с налипшей на нее грязью и сухими травинками. Простым отряхиванием ситуацию тут было не исправить. Хотя на улице было довольно тепло, с голым задом чувствовал я себя некомфортно, но и натягивать грязные портки желания не было. Пришлось приняться за спешную стирку.