— Ладненько, ладненько, — продолжал Сыч, — а когда ты мил человек, видел Соллона последний раз.
— Вчера. Да нет, позавчера уже, — говорил Стефан, заметно успокаиваясь. — Еду ему носил.
— И куда же носил?
— В дом сбежавшего старосты, он там живет.
Сыч с улыбкой глянул на Волкова. Он был доволен собой. Волков, кривясь от боли, встал с колоды, на которой сидел, вытянув больную ногу:
— Еган, ты коня не распрягал? Поедем брать Соллона.
— Нет, готова телега, — отвечал слуга.
— Я его привезу, сказал сержант.
Волков глянул на него с ухмылкой и сказал:
— Ты уже привез старосту.
— Я привезу Соллона, — настоял сержант, — не сомневайтесь, господин, Соллон мне не родственник. А вы сидите, чего вам ногу ломать.
— Ну, смотри, — солдат потряс пальцем пред лицом сержанта, — потом не говори мне ничего, если не получится, не поверю. Если Соллона не найдешь, рядом с калекой висеть будешь.
— Пусть ваш холоп со мной поедет, что бы видел все. Если Соллона, не дай Бог, на месте не будет.
— Еган, езжай с ним.
— Да, господин.
Они ушли. Волков сел, снова вытянул ногу, она так меньше болела. А Фриц Ламме продолжил, то, что у него так хорошо получалось:
— Ну а теперь, друг мой Стефан, поговорим мы о самом интересном. Расскажи ка нам от кого ты принес сегодня письмо трактирщику.
Калека, начавший было думать, что самое страшное уже позади вдруг понял, что это не так. Он сразу изменился. Он перестал подскуливать и подвывать, и налет придурковатости с его лица исчез бес следа. Он исподлобья глядел на Сыча и молчал.
— Чего молчишь? Про Соллона то сразу все выложил, а тут замолчал.
А Стефан молчал, видимо думал, что сказать, поглядывая то на Сыча, то на Волкова.
— А вот теперь, экселенц, можете брать кочергу, вот теперь разговор только начинается, — говорил Сыч, — дальше он нам, по добру, ничего не скажет. Да, Стефан?
А Стефан угрюмо смотрел на Сыча и молчал.
Жечь людей каленым железом дело не веселое. Мало кому по душе. Человек, которого жгут визжит, воет, бьется в судорогах, извиваете и испражняется. А на железе отсеяться кусочки его кожи и жира, которые горят и воняют. Крики и вонь, вонь и визги — нормальному человеку такое не может нравиться. Волков ловил себя на мысли, что ему хочется встать, вырвать кочергу из рук Сыча и разбить калеке голову, лишь бы только он заткнулся. Но человека пытают не для того, что бы он молчал. Волков терпел, ждал. Он сидел на неудобной колоде, терпел боль в ноге. Как ее не ставь и не вытягивай, она болела. А Сыч бросал кочергу в жаровню, и пока стражники мехами доводили железо до нужного цвета, он разговаривал со Стефаном: