— А ты хороший человек, Стефан. Ты сильный, висишь, терпишь, молчишь. А вот тот, кого ты выгораживаешь, он тоже хороший человек, он тоже будет терпеть за тебя? А главное твои страдания бессмысленны. Понимаешь? Утром мы возьмем трактирщика, и он нам расскажет, от кого было письмо. Он то, точно терпеть не будет. Все выложит. И что твои муки зря? Зря, зря ты уже и сам знаешь это. Пустое все.
Сыч берет покрасневшую кочергу. Подносит ее к лицу калеки:
— Всего один вопрос, Стефан, ответишь, и мы уйдем, а ты полежишь, водички попьешь. Отдышишься.
В ответ калека только жалобно всхлипнул и глубоко с надрывом вздохнул.
— Ну-ну, успокойся, хочешь, я отложу кочергу? Отложить?
— Да-а, — выдавил Стефан.
Сыч кидает кочергу в жаровню.
— А ты мне за это скажешь, от кого было письмецо. Да? Скажешь? Что было в бумагах? Ну! Говори, господин, коннетабль ждет.
— Не знаю я, что было в бумагах, — выл Стефан, — не грамотный я.
— Верно, верно, а я больше и спрашивать не буду, что в них было, я у трактирщика спрошу. А ты мне скажешь от кого ты их принес. Да? Скажешь?
Стефан завыл. Выл нудно, долго и противно. Сыч ждал, ждал, а потом взял кочергу:
— Упорствуешь, так и не кляни меня потом.
И снова вой огласил подвалы замка. И снова вонь горящей плоти поплыла с едким дымом вместе.
А волков морщился и пытался усесться поудобней. Да тяжко ему, было, слаб он еще был.
Сыч подошел к нему и заговорил тихо.
— А убогий то хитер, и крепок, да крепок. Такой, может три дня молчать. Нам бы палача настоящего. Мыслю я, что того, кто дал ему бумагу он бояться поболе нашего.
— А может биться он ни кого-то, а за кого-то, — произнес Волоков.
— Это как, — не понял Сыч, — а так вы на мамашку его думаете. На ведьму.
— Да.
— Старая она?
— Старая.
— А что же, может и правда ваша, может, возьмем старуху да потолкуем с ней, может сынок то и обмякнет, как маманю тут увидит, — размышлял в слух Фриц Ламме. — Только вот старуху жечь железом без толку. Помрет, а вот попугать можно. И ее и сынка. Ну, так, что будем старуху брать?
— Тут пол древни брать нужно, — зло сказал солдат, — управляющий вор, старосты воры, ведьма, сынок ее, трактирщик, мужики упрямые как бараны, барыни малахольные со служанками полоумными… Дьявольщина, а не деревня. — Он помолчал, тяжко вздохнул, в очередной раз попытался найти для ноги безболезненное положение, не нашел. — Одного я не пойму, если этот, — он кивнул на Стефана, — нес письмо от кого то к госпоже, зачем тогда нужен трактирщик.
— И то верно, — Сыч поскреб небритый подбородок, — а может барыня только трактирщику доверяет. Или боится, что проследить смогут.