Тут Миша решился и спросил:
— А куда ушли мои пассажиры, не видел?
— Не знаю, дядя-вертолётчик. Ну так что, найдёшь солдатика?
«Дядя-вертолётчик» кивнул, всё-таки КПК — вещь полезная… Да и стрёмно как-то было фантому прекословить.
— Вот здорово. Я тогда на площадке подожду, возле «жирафы». Хорошо?
Ребёнок убежал, канув в пустоту за одним из деревьев, но звук детских сандаликов, шлёпающих по асфальту, ещё долго отдавался в ушах Михаила…
«И где я буду искать этого солдатика?» — думал тот.
Двери домов заперты, а окна первых этажей закрыты решётками. Подошвы армейских сапог скребли асфальт, и этот скрёб эхом передавался от каждого дюйма улочки. Небо окрасилось свинцом. Бронзовая пыль в редких лучах солнца шла куда-то вверх. Тишина давила.
Но тут новый звук внёс свою лепту в зловещую атмосферу. Протяжный скрип раздался совсем недалеко, со стороны одного из домов. Тяжеленная дверь подъезда открылась, услужливо приглашая в дом нового гостя.
Когда Михаил решился войти, дверь сразу захлопнулась, а полумрак поглотила тьма.
Фонарик Миша ещё весной посеял, потому, прижавшись к двери, он стал всматриваться в темноту. Тишина… Казалось бы ничего, кроме лёгкого шарканья. Стоп… Шарканья?! Михаил порвал путы тишины вопросом:
— Кто здесь?
Ответа не было, а шаги становились неумолимо громкими, вязкими, протяжными. Постепенно шарканье обратилось в скрежет. Идущий шептал. Шептал как-то надрывно, подвывая через раз. Шёпот был везде. В голове Михаила, под его ногами, в карманах. Что-то медленно двигалось прямо в его направлении. Миша попытался открыть дверь подъезда, но ни ручки, ни других приспособлений для открытия двери не было. Тут до него дошло, что дверь пропала, а заменила её шершавая бетонная стена.
На миг всё вдруг затихло, кануло в липкий вакуум пустоты. Михаил прижался к стене, крепко зажмурив глаза. Ему казалось, что из темноты пришло то, что он увидит безо всякого фонаря. Воображение не рисовало страшных картин и исходов. Зачем? Уши прекрасно слышат тихий хрип, а лицо великолепно ощущает ледяную сущность подошедшего создания. Но что-то всё же заставило Михаила открыть глаза, и увидеть…
* * *
Память очень своеобразная особа. Иногда она милосердна, иногда нет. Для бессмертных память — проклятие, что сохранило в себе все столетия их жизни, убивая рассудок своего хозяина. Из кинолент жизни обычных существ, то бишь нас, память вырезает самые страшные кадры, позволяя жить, не вспоминая прошедшего… Михаил относился к смертным, потому всё, что случилось после того, как он открыл глаза, совершенно вылетело у него из головы. Но память не смогла стереть те, первые секунды огромного ужаса: абсолютная тьма, белые, обтянутые кожей руки и чёрный хрипящий силуэт. Мишу охватил тот страх, что сковывал, что заставлял сжаться в комок, закрыв глаза и уши. Попытка закричать оказалась тщетна: из лёгких выходил сдавленный сип. «Глок» вылетает из кобуры, лязгнув затвором о стальную заклёпку на ремне… Вспышка, звон в ушах, эхо… Страх улетучивается, остаётся лишь пелена перед глазами. Тишина…