У молодого деревца на углу улицы была снесена вся крона, расщепленный ствол поражал невероятной белизной древесины.
«Орудия, устанавливаемые на истребителях, стреляют разрывными снарядами» – это была единственная мысль, возникшая в голове у Альберехта. Горло его сжималось, пока он осматривался вокруг; затем он снова взглянул на разорванную в клочья женщину, чья одежда жадно впитывала кровь из сотен ран.
Тут я вынужден был поддержать его за плечи, потому что ноги и руки у него разом ослабли; я оторвал его взгляд от женщины, и в поле его зрения оказалось здание суда.
Оно сейчас горело таким ярким пламенем, что можно было подумать, будто под тем местом, где после взрыва бомбы остался кратер, всегда тлел огонек.
Стрельба не прекращалась. Шум моторов вдруг стал выше по тону и усилился, вдоль улицы на бреющем полете пронесся горящий самолет с хвостом, точно у белки, но состоявшим из сажи и дыма; в конце улицы самолет сделал резкий поворот и упал где-то за домами. Небо затянуло дымом, завоняло бензином. Приближающаяся пожарная машина с ни на минуту не замолкавшей сиреной проехала наконец-то мимо бомбоубежища и остановилась прямо напротив здания суда.
Только теперь Альберехт заметил, что и перед зданием, и повсюду вокруг на земле неподвижно лежат люди. Мимо него с криками «Я ранена, я ранена!» пробежала девочка высокого роста, схватившаяся правой рукой за левую. Сквозь пальцы правой руки струями текла кровь. А голову, залитую кровью из раны под волосами, девочке держать было нечем. Голова должна была торчать вверх сама, но вместо этого свернулась набок, ослепленная кровью. Девочка рухнула на землю и умерла.
Я увидел, как к небу возносятся души и этой девочки, и других людей. Исчезли два полицейских, стоявших с карабинами у входа в здание суда.
– Где они, – пробормотал Альберехт, – под обломками у дверей или в воронке перед входом?
Я слышал обрывки небесной музыки, доносившейся сквозь стоны и крики людей, завывание пожарной сирены, неистовый рев огня и долго звучавший сигнал отбоя воздушной тревоги, возвещавший, что опасность миновала.
«Куда же они подевались? – размышлял Альберехт. – Бёмер и все остальные?»
По осколкам стекла, скрипевшим под подошвами его ботинок, он прошел к своей машине, стоявшей в целости и сохранности на парковке. Он вдруг обнаружил, что держит что-то в руках. Коробочку с мятными пастилками. И почувствовал, что на языке у него что-то лежит. Пастилка. Альберехт прижал язык к небу, и у него появилось ощущение, что ярко выраженный мятный вкус – это то, за что он может держаться.