С.С. сидел в ресторане и отмечал юбилей — почти три года он жил без Маши. За эти годы ничего не изменилось — она жила со своим мужем, он со своей женой, все остались при своих, ничья.
Он сидел за столом и первую рюмку выпил за время, когда счет мог быть другим: он мог бы поставить мат своему браку, потерять пару дорогих фигур, стать из пешки ферзем и выиграть. Но жертвовать своими дорогими фигурами не стал, пожертвовал маленькой дорогой пешечкой, очень ценной фигурой, способной стать королевой на его шахматной доске. Но в эти шахматы он оказался слабым игроком…
Он выпил и мысленно послал сообщение той, за которую он сегодня пьет один.
Он всю тысячу дней разговаривает с ней, жалуется на жену, партнеров, плохую погоду и бессонницу. Звонить, как раньше, в пять утра он уже не может — чужая семья у его девочки.
Он безропотно ждет ее утреннего звонка, когда она едет на работу, а потом и вечернего, и так каждый день.
В выходные связь прекращается — в субботу и воскресенье звонить нельзя. Он знает это и терпит. Научиться этому было нелегко, невозможно было смириться с таким расписанием. Почему нужно терпеть, когда хочется услышать родной голос, — пустой вопрос, но терпение и труд все перетрут. По такому рецепту С.С. перетер все свои жилы и канаты и научился жить по новому календарю.
Отношения в удаленном доступе продолжаются до сих пор, разговоры стали спокойнее, когда он ей иногда жалуется на свою половину, у нее очень редко проскальзывает обида: ты ничего не сделал, чтобы было иначе. Этот список выжжен на его сердце каленым железом («Нет ребенка, нет даже собачки…»). Он тогда молчит или с жаром убеждает, что так лучше. Себя он давно убедил, что все произошло правильно. Каждый раз, когда с ним что-то случается, он говорит себе: «Ну вот, а как бы было в другой комбинации?», понимая в глубине души, что жизнь — это не комбинации на разных снарядах, кольцах или коне, это многоборье, и твое копье, посланное в чужое сердце, пробьет его. Это у купидонов стрелы в сердце ничего не разрушают, на то они и купидоны, толстые мальчики. Им все нипочем от картонных стрел, а толстые старые мужчины не должны баловаться колющими предметами, это больно другим…
Вторую рюмку он выпил тоже за Машу, с благодарностью, что она у него была и есть, что пожертвовала ему кусок своей единственной жизни, простила, живет с ледяным сердцем и никак не оттает, не дает своему сердцу еще раз открыть дверь — боится, что опять нарвется на чужие препятствия, на стену, за которой пустота. Дверь заперта, ключ брошен в реку, можно нырнуть и поискать в темной воде, но нет сил и желания барахтаться в тине и мусоре прошлого.