Кроме как раз того самого двора, где когда-то стоял дом, в котором жила Хейзел Лигетти. Спустя три года после пожара природа, казалось, взяла свое — китайские ясени решили заявить свои права на этот клочок никому не нужной земли, а у их подножия буйно цвел шиповник, угрожающе выставляя свои шипы, словно охраняя замок, где ждала своего принца Спящая красавица. Тесс пришлось продираться сквозь это хитросплетение ветвей с риском оставить тут клочья своей одежды.
Из газетных вырезок, присланных ей, она успела узнать, что источник пожара так и остался невыясненным: все, что удалось обнаружить, это лишь остатки небольшого костра, найденные в сарае в нескольких метрах от дома. Сарай тоже, конечно, исчез. Тесс принялась кружить на одном месте, прикидывая, где же начался пожар. Случилось это в марте, в не по сезону холодную ночь.
В ходе следствия предположили, что костер развел какой-то бродяга, решивший согреться, или компания подростков. В ту ночь дул довольно сильный ветер, одного этого было бы достаточно, чтобы пламя перекинулось на дом. Сосед, позвонивший сообщить о пожаре, судя по отчету службы 911, сказал, что огонь полыхает вовсю — в его тоне сквозило чуть ли не благоговейное восхищение мощью разбушевавшейся стихии. Запись сообщения перемежалась восклицаниями типа «Черт, ну и ну!» и «Вот это да!»
Впрочем, он имел полное право наслаждаться ролью восхищенного зрителя — его собственный дом стоял с наветренной стороны, да еще к тому же через дорогу. Ему лично ничто не угрожало, решила Тесс.
Хейзел Лигетти умерла, задохнувшись в дыму, — скорее всего, во сне. Налицо явный поджог, и пожар устроил кто-то из посторонних. Поскольку погиб человек, дело было квалифицировано как убийство, но убийство не преднамеренное, а по неосторожности.
Однако этот случай ни по каким статьям не подходил под определение бытового насилия. Согласно показаниям хозяина дома, Хейзел Лигетти как жила одна, так и умерла одна. У нее не было ни мужа, ни постоянного сожителя, ни приятеля, ни подруг, ни друзей. Так что отсутствие в некрологе сообщений о наличии каких-либо наследников было не случайным.
— Она была… как бы это выразиться? Не слишком привлекательной женщиной, — со вздохом заявил утром хозяин дома Херб Проктор. — Пучеглазая. Жирная. А волосенки такие жидкие, что казалось, будто голова у нее побита молью.
У Тесс чесался язык пройтись насчет его собственной «привлекательности»: обрюзгший, с отвисшим брюшком, изрытым оспой лицом и шевелюрой настолько редкий, что оставшиеся волосы можно было легко пересчитать по пальцам, Проктор вряд ли мог считаться эталоном мужской красоты.