Галя не замечала или делала вид, что не замечала его скованности, рассказывала о том, как стала военфельдшером. Окончив курсы медсестер, она некоторое время работала в госпитале под руководством мамы. Та надеялась, что дочь вернется в школу и закончит десятилетку. Но тут объявили набор комсомольцев в военно-фельдшерское училище, Галя поступила туда. Летом этого года она закончила училище и попросилась на фронт. Ее просьбу удовлетворили. Мать, однако, добилась, чтобы Галю направили не в пехоту, а в гвардейскую минометную часть, о чем она, Галя, узнала недавно случайно.
Они вышли на берег, остановились у самого уреза воды, прислонившись к толстой старой раките. Кора ее была просечена глубокими продольными морщинами.
— Значит, ты не теряла времени, — задумчиво глядя на воду, сказал Денис.
Вода вблизи казалась уже не синей, а желтовато-зеленой, потому что в ней отражались ракиты и ольховник, стеною стоявшие на противоположном берегу.
— Я часто вспоминал тебя, — продолжал Денис, нарушив затянувшуюся паузу.
— Я тоже, — сказала она; взгляд ее был устремлен в ту сторону, куда текла река. — Нет, даже не то что вспоминала, — поправилась она. — Я тебя всегда помнила… И как мы встретились на Бронной, и как ходили в райком комсомола, и как потом расстались у военкомата… И как нашла тебя в госпитале в полубессознательном состоянии… Сумасшедший ты все-таки…
— А мне так плохо было, когда остался один… — тихо проговорил Денис. — Уехал. А потом каялся, что не дал своего адреса, не взял твоего… И тоже всегда тебя помнил. Особенно в училище…
— Почему именно в училище?
— Там многие имели девушек… А я думал о тебе.
— А теперь?
Ее шепот едва прошелестел над ухом, словно легкий ветерок в ветвях ракиты. Сердце, как пудовый молот, забухало в груди…
— И теперь, — сказал Денис.
Она вдруг уткнулась лицом ему в грудь. Он обнял ее за плечи, прижал к себе. Он видел с высоты своего роста, как вздыбились крылышками ее узкие медицинские погончики, они были не по плечам ей, слишком длинны; сознание ее слабости, беспомощности порождало в душе столько нежности, что он почел бы за величайшее счастье упасть перед ней на колени или… поднять на руки и понести, оберегая от бурь и несчастий. Она подняла лицо, и он увидел в ее влажных глазах со странно сошедшимися к переносице зрачками ответную нежность. Он почувствовал на затылке ее теплые руки и прикосновение мягких губ к своим губам. И тогда он стал целовать ее неистово, забыв себя и все на свете, еще не веря, что любим.
Она опомнилась первой, умоляющим взглядом проникла, кажется, в самую глубь его глаз.