– Не слышу! – Тарасов направил ствол ружья в грудь светловолосого бугая.
Тот на карачках отполз назад, просипел:
– Понимаем…
Глеб покачал головой.
– Честно говоря, верится с трудом. Пострелять вас прямо здесь, что ли? Или вызвать омоновцев из Ветлуги?
– Не надо, – пробормотал темноволосый брат. – Мы уедем…
– Громче!
– Мы уедем! Завтра… соберемся только…
Глеб с удовлетворением кивнул.
– Теперь верю. Но запомните: дадите хоть малейший повод – и я вас не пожалею! Слово офицера! И не надейтесь на своих братков в милиции, на них тоже управа найдется.
Он повернулся и зашагал прочь, но, сделав два шага, оглянулся, чиркнул спичкой о коробок, поджог его весь и бросил на канистру с бензином. Братья с воплями бросились наутек. Глеб снова двинулся по улице к дому Софьи и не обернулся, когда сзади рвануло.
Брызги горящего бензина разлетелись в разные стороны, попали на стены хаты, и «быки» принялись их тушить. Молча! Метод воспитания, примененный Тарасовым, подействовал на них должным образом.
Софья встретила его на пороге в одной ночной сорочке, подозрительно потянула носом.
– От тебя бензином воняет. Куда ходил? – Она увидела в его руке ружье. – Что это?!
– Ничего, все в порядке, – успокоил он женщину, прислоняя ружье к крыльцу. – Братья хотели поджечь дом деда и машину, пришлось их урезонивать.
– Ты… их?..
– Помял немножко, – небрежно отмахнулся Глеб. – Ружье отобрал, посоветовал уехать, они пообещали.
– Представляю себе, как ты им советовал! А если не уедут?
– Тогда я поговорю с ними еще раз. – Голос Тарасова стал жестким. – Не бери в голову, я знаю, что делаю. Помоги лучше смыть грязь и бензин.
Софья послушно принесла ведро с водой и мыло, и Глеб с удовольствием вымылся под струями холодной колодезной воды.
– Вот теперь пойдем спать. Подъем в шесть часов.
Софья прижалась к нему, шепнула:
– Ты, оказывается, умеешь наживать врагов.
– Не только, – возразил он. – С нормальными людьми я дружу. Но никому не позволю нагличать до беспредела!
Софья вздрогнула.
– Ты так говоришь…
– Как?
– С ненавистью!
– Это не ненависть, это отношение к подлецам и негодяям. Я никогда никого не обижал зря.
Софья прижалась к нему сильней.
– Обними меня…
Тарасов поцеловал ее и поднял на руки.
Никогда прежде ему не было так хорошо, как в этот августовский день на пасеке деда.
Ушли прочь заботы и тревоги, забылись невзгоды и стычки с разного рода подонками, не приходили мрачные мысли о грядущем возвращении в отряд. Ничто не могло нарушить возникший союз двух сердец и двух аур, ни одно тревожное ощущение не могло поколебать атмосферы дружелюбия, нежности, радости и уюта, царившей вокруг. В душе Тарасова пели птицы и летали ангелы.