Снова зазвучал барабан, и маленькое войско дружно закричало «зиндабар».
Несмотря на усталость, я смеялся самым искренним образом.
Командир плавным жестом отдал барабан — знак власти, слез, поддерживаемый под руки, с коня, подошел ко мне и, сделав «селям», произнес краткую приветственную речь.
Под уздцы вели чудесного боевого белого коня. Он весь снял серебряными бляхами и цепями, покрывавшими уздечку и нахвостник. На лбу на цепочке болтался кроваво-красный рубин.
Я пересел со своей спутницей на лошадей и, сопровождаемый командиром, помчался впереди отряда.
Мой полковник-генерал ехал, потрясая султаном, и из- под каски его во все стороны торчали косичками спутавшиеся, пепельного цвета волосы.
У ворот разрушенной крепости мы остановились. Двое часовых в истрепанной английской форме и белых чалмах неумело взяли на караул. Они были из мобилизованных крестьян, и на их лицах отражались страх и следы солдатской муштры.
Во дворе, очень обширном, с бассейном посередине, были разбиты несколько палаток. Их истрепанные полотнища, во многих местах заплатанные и завешенные у входа коврами, свидетельствовали о том, что резиденция Энвер- паши не отличается богатством.
Энвер встретил нас у входа в свою палатку. Над ней развевалось зеленое знамя. Внутри стоял большой деревянный складной стол, покрытый картами, несколько полотняных стульев и походная кровать.
Кроме него, в палатке находился его начальник штаба, адъютант и двое вестовых, — все турки.
Энвер-паша начал с извинений за невозможность предоставить нам удобные условия для жилья. Ему постоянно приходится передвигаться, и поэтому, естественно, нельзя даже и думать о какой-нибудь постоянной резиденции.
Я мельком взглянул на карту и увидел, что передвигался он довольно быстро, теряя каждый день значительные части своей территории. Как бы угадывая мои мысли, Энвер заговорил о недостаче оружия, об измене беков, об умелой пропаганде большевиков, благодаря чему часть повстанцев переходит на сторону народного бухарского правительства.
Я заметил довольно саркастически, что нежелание населения драться против бухарского правительства объясняется, по-видимому, сочувствием к нему населения, и в этих условиях едва ли возможно надеяться на победу.
— Как? — воскликнул Энвер, — и это говорите вы, представитель английского правительства, вместо того, чтобы всячески поддерживать меня в борьбе с большевиками!
— Я высказываю только свои предположения, мой друг. Вы понимаете, что я только что приехал и еще не мог ознакомиться с положением. Впрочем, бесполезно раздавать драгоценное в других условиях оружие, если мобилизованное вами население не собирается им пользоваться. Наоборот, переходя на сторону революционного правительства Бухары, оно будет передавать ему и наше оружие, еще более укрепляя его этим.