Ана поняла, что мое настроение изменилось. Отдых от нашего горя закончился, и я снова нуждалась в поддержке. Она первой поднялась с пола, отряхнулась и подала мне руку. Я неловко встала, сверкнув нижним бельем, пытаясь держаться как леди. Нет, как леди — этого недостаточно. Как вдова. Вдовам нужно еще больше выдержки. Вдовы никогда не сверкают нижним бельем перед другими людьми.
Намного дерьмовее не стало.
Утром, когда мы с Аной выехали из Лос-Анджелеса, было жарко. В округе Ориндж стало еще жарче. Жара была более липкой, более потной и более ужасной во всех отношениях. В Южной Калифорнии всегда теплее, чем в других частях страны, и предполагается, что влажность там ниже. Но этим июньским утром было жарко, как в аду, а я была одета во все черное.
Мы не опоздали, но и не приехали заранее. Мы не приехали настолько раньше, как должна была бы приехать вдова покойного. Сьюзен уставилась на меня, пока я шла к могиле. Она, вероятно, приехала раньше на целых сорок пять минут. Мне хотелось сказать ей, что мы не приехали заранее потому, что я готова была вообще не ехать, потому что я отказывалась сесть в машину. Потому что я бросилась на лужайку перед моим домом и сказала Ане, что я искренне верю в то, что если я пойду на похороны Бена, то он никогда не вернется. Я сказала ей, что я хочу остаться тут и ждать, и черная тушь текла по моим щекам. «Я не могу отказаться от него», — сказала я Ане, как будто присутствие на его похоронах было бы предательством, а не данью памяти.
Мы приехали вовремя только потому, что Ана подняла меня с земли, посмотрела мне в глаза и сказала: «Он никогда не вернется. Пойдешь ты на похороны или не пойдешь. Поэтому садись в машину. Это последнее, что ты можешь сделать вместе с ним».
Теперь Ана стояла рядом со мной, одетая в черный брючный костюм. Я бы рискнула предположить, что она сделала это, чтобы позволить мне блеснуть, как будто это была моя свадьба. Сьюзен была в черном свитере и черной юбке. Ее окружали молодые люди в черных костюмах и несколько пожилых женщин в черных или темно-синих платьях. Мы стояли на траве. Высокие каблуки моих лодочек вонзились в землю, и я погрузилась в нее как будто в зыбучие пески. Пошевелить ногами означало вытащить каблуки из земли, как будто они были мини-лопатами. Я осуществляла аэрацию земли на кладбище.
Я слышала речь пастора. Вернее, я слышала, как он говорит, но слова разобрать не могла. Я решила, что это тот же пастор, который совершал панихиду по отцу Бена несколько лет назад. Я не знала, как он правильно назывался. Я не знала, насколько религиозна Сьюзен. Я только знала, что он говорит о загробной жизни, в которую я не верила, о боге, которому я не доверяла. Я стояла опустив голову, исподтишка разглядывая людей вокруг, которых не знала. Едва ли мне когда-то приходило в голову, что я буду присутствовать на похоронах мужа, будь то именно Бен или воображаемый муж, которого я представляла до встречи с Беном. Но если я это и делала, я бы ожидала, чтобы буду знать людей на похоронах.