И мне оставалось только попрощаться с коллегами. Не стоило тянуть, а то ведь я могла и передумать.
А вот Харлампий, ожидавший меня в машине, кажется, был не готов услышать:
— Отвезли меня в аэропорт, пожалуйста.
— В аэропорт? Но почему? А как же хостел? Как же копать Македонского?
Я вяло улыбнулась.
— Не беспокойся, без меня все не раскопают, — махнула рукой. — А мне нужно отдохнуть. Я хочу начать все с чистого листа, Харлик. А для этого нужно перевернуть страницу.
— Значит, вы все решить?
— Решить, — кивнула я, глядя на оранжево-закатный горизонт.
Мой чемодан ещё с самого утра лежал в багажнике, а все деньги — в археологическом рюкзаке. Полечу прямо так. Если повезёт, завтра буду уже дома.
И мне повезло. Ближайший рейс до Москвы был через полтора часа. Я едва успела пройти регистрацию, как объявили посадку на борт. Кислотно-зелёный лайнер с логотипом S7 взлетел в пушистые облака, унося меня, как я надеялась, подальше от собственного безумия.
Почему я так быстро приняла это решение? Почему не осталась и не попробовала ещё раз поговорить с Лексом?
Потому что это было выше моих сил. По крайней мере — сейчас. Я не хотела вновь чувствовать себя униженно и жалко, не хотела видеть в его глазах такое чужое и холодное презрение. Это было слишком больно.
Да и как я могу доказать собственную невиновность, если он все уже решил: раз ему изменяли другие, значит и я — из их числа. При таком положении дел пытаться помириться просто унизительно.
И я не буду пытаться.
Был лишь один минус во всей моей жёсткой позиции: я ужасно страдала. От понимания, что рядом со мной нет и не будет больше этого мужчины, все валилось из рук. Апатия и полное отсутствие желания жить раз за разом наваливались с дьявольским упорством.
Громкий гул самолётных двигателей погружал меня в полусонное состояние.
— Сок, кола, вода? — раздался женский голос, вырвавший меня из плена мрачных мыслей.
— Нет, спасибо, — вяло ответила я.
И руки сами полезли в рюкзак, ставший ручной кладью. Порылась в поисках жвачки, неожиданно нащупав гладкую ручку археологической кисточки. Достала наружу, нервно разглядывая подарок Лекса.
Что он здесь делает? Похоже, прежде я слишком часто разглядывала эту вещицу, сидя дома. А потом ленилась убирать к остальным инструментам.
Пальцы привычным движением провели по выпуклостям гравировки, глаза скользнули по переливающемуся перламутру ручки. Что-то острое и тяжёлое сдавило грудь.
У соседа по креслу в наушниках заиграл Helloween.
Это было уже слишком. Как теперь жить дальше, когда все вокруг будет мне напоминать о нем?