Запрыгнула на переднее сидение и резко крикнула:
— Уезжаем, быстро!
Вдалеке уже приближалась широкоплечая фигура Лекса.
Водитель послушно тронулся, и мы уехали прямо у него из-под носа.
Мужчина долго смотрел нам вслед. С болезненным, щемящим чувством в груди я наблюдала через зеркало заднего вида его уменьшающийся вдали образ. Такой знакомый, и такой чужой…
Я лежала на кровати в своей маленькой унылой каморке. Раскинув руки в стороны на молочно-белом вязаном покрывале. Как раненая птица, разбросав крылья по старому снегу. Уже несколько дней, как я не выходила из дома. Не была на работе, не ездила в институт. Все вокруг мне ужасно опротивело.
Глаза, словно засыпанные песком, мрачно оглядывали потолок в поисках того, за что можно зацепиться взглядом. Маленькая люстра в цветочек была «затерта» до отвращения, а больше смотреть было не на что.
И в этой сонной унылой пустоте я в который раз спрашивала себя: «С какой стати Лекс встречался со мной, когда у него уже, как минимум, два месяца были отношения с моей проклятой сестрой?»
Ведь расстался с ней он всего какую-нибудь неделю назад. А значит, все наши встречи, неожиданные столкновения и даже единственное запоздалое свидание были совершены, когда он имел отношения с Никой.
Каждый раз, как мне стоило представить Лекса, опутанного хищными щупальцами моей сёстры, волна гнева заставляла сжимать челюсти. А, если я представляла их целующимися, волна тошноты подкатывала к горлу.
Сколько же всего я слышала о его подарках, шмотках, сумках, которыми Ника не уставала хвастаться! Сколько я слышала о нем самом… И до сих пор не могу понять: как так вышло, что её глуповатый олигаршонок и мой умный, сильный и властный Лекс — одно и то же лицо?
Но факт остаётся фактом. Он меня обманывал.
Встала, наконец, с кровати и пошла на кухню, плеснуть себе сотою чашечку чая. Хозяйки к счастью не было дома, и я могла передвигаться по квартире, не опасаясь окриков в спину:
— Выключи свет, электричество экономь! Закрывай скорей холодильник, а то весь холод выпустишь!
Села на табуретку с красной «юбочкой» собственного Ульяны Петровны изготовления и закрыла глаза.
Нет, я не впала в жуткую депрессию, и суицидальные мысли не прокрадывались в мой воспаленный мозг. Но тупая тоска, чувство обиды и злости были действительно сильны. Иногда они затихали, а порой вдруг накатывали с новой силой. И тогда мне хотелось, по меньшей мере, убивать. Поэтому я и не вылезала из дома. Эту «болезнь» стоило переболеть в тишине.
К тому же был и ещё один нюанс. Я испытывала страшную ноющую потребность в его потерянных ласках. Словно у меня отобрали что-то физически ценное. Что-то, без чего трудно дышать. Пальцы периодически сами собой сжимались, словно ловя ускользающий воздух, руки обхватывали тело, в странном необъяснимым желании вспомнить его касания.