Я растворила все свои печали, ненастья и переживания в теплой воде с маслом лемонграсса и жожоба. Лёжа в пене, я выпила пару бокалов вайна, чтобы крепко уснуть, так как мысли в моей голове, суетливыми муравьишками, строящими новое гнездо[31] и таскающими туда-сюда палочки идей, листики планов и хвою тезисов не давали расслабиться и уснуть. Промокнув насухо кожу и нанеся на неё ароматный крем, которыми меня задаривал брат, привозя из своих странствий все более изысканные составы и ароматы, я вдруг вспомнила, что мне просто необходимо уточнить кое-что в книге. Пока я ухватила эту мысль, и она позорно не сбежала, трусливо покинув поле боя, я бросилась к кровати и схватила книгу. Судорожно листая, я уронила осушающую ткань, но не прекратила поиски. Именно в тот момент, когда я гневно блестела глазами на книгу, не желающую показывать мне то, чем меня осенило, очень тихо прикрыв дверь, вошёл Тристан. Увидев в каком я виде, встречаю запоздавшего мужчину, он нервно сглатнул, попятился, сбив маленький тонконогий пуф, и замер. Я отложила книгу, и в пол оборота повернулась к нему.
— Так и будешь там стоять? — спросила я. Ему не нужно было намекать дважды. Стремительным движением он бросился ко мне и заключил с свои горячие объятия.
Глава 17. Имя любимое оберегая, тебя в проклятьях моих обхожу
Поцелуй был долгожданным, глубоким и горячим. Его язык ворвался в мой рот, тем же стримительным движением, что и его руки, с жадной лаской шарили по моей обнаженной спине. Словно отгоняя наваждение, он трянул головой, и шелковая охра[32] вновь оказалась зажата между моих пальцев. Подставляя шею под поцелуи, я зачарованно смотрела, как переливаются длинные пряди, намотанные на мои пальцы. Вот губы, язык, зубы припечатали дорожку влажных, высекающих искры возбуждения, поцелуев. Когда рот Тристана сомкнулся на моем соске, я в голос простонала его имя.
С сожалением выпустив живую бронзу волос, я стала стягивать с Силье сюртук, развязывать шейный платок, расстёгивать пуговицы на сорочке. Горячие пальцы вминались в кожу спины, ласковые губы и острые зубы Тристана, вызывали контрастные, яростные ощущения. Жгучие поцелуи по чувствительной от возбуждения коже, пробирались все ниже, к влажному пику чувственного удовольствия. Почти опрокинув меня на кровать, он быстрым, но аккуратным движением развел мне ноги. И замер. Через несколько мгновений я приподнялась на локтях и спросила:
— Все в порядке? — его взгляд полыхал, пальцы, все ещё держащие меня за бедра, сжались сильнее, раня изменившимися ногтями, потом он моргнул, стряхивая морок, гортанно рыкнул: — Ты прекрасна. Абсолютно везде. — И приник губами к моим истекающим соками лепесткам.