Он опять взял свою чашку, добавил еще кусочек сахара и сделал новый глоток, чтобы как-то придать себе смелости.
На мой взгляд, не все было ясно.
– Я не совсем понимаю, почему Мелани, захотев родить ребенка, отказалась ее воспитывать. Это не очень логично.
– Знаете, Тео, она была очень молода, и ей еще оставалось несколько лет проучиться в Йельском университете. Она, должно быть, жалела об этом, но все таки не была готова стать матерью. И она знала, что я был способен правильно выбрать учебные дисциплины и привить нашему ребенку основные ценности. Она была убеждена на этот счет. Но давайте посмотрим правде в глаза. Она никогда не испытывала страстных чувств и не хотела пылких ночей любви. Сейчас я могу это признать, годы смягчили мои сожаления и позволили принять это.
На мгновение его взгляд оставался пустым, возможно блуждая в воспоминаниях о Москве тридцатилетней давности, затем протянул маркер Барбаре. Она сразу поняла, что он хотел от нее, поэтому поднялась и подошла к листу.
– Суть моих отношений с Мелани можно выразить четырьмя буквами: с-е-к-с.
Она вписала это слово под «репродукцией» Магнуса и продолжала:
– Наши встречи в основном носили сексуальный характер. Они были основаны на физическом удовольствии, которое она испытывала. Не было ни нежности, ни интеллектуальных бесед, ничего.
Она хотела на этом и закончить, но Витторио заметил:
– Но вы все таки рассказывали ей некоторое личные вещи из вашей жизни. Она была в курсе ваших неудач в Южной Америке, поскольку она упоминала об этом при мне.
– Да, все верно, – признала она, – но ее заинтересовал этот эпизод не столько потому, что он касался меня, а потому что это был еще один повод ненавидеть Стейнера. Она действительно ненавидела этого типа.
Священник подошел к нашему листу и добавил к списку слово дружба.
– Думаю именно это слово нужно использовать, чтобы описать ту привязанность и симпатию, которую я испытывал к Мел, когда нам удавалось пообщаться. Я очень быстро понял, что она не была верующей и что ее признания были вызваны психологическими причинами, а не религиозными. Очевидно, это была внутренняя потребность рассказать кому-нибудь частично о своей жизни, чтобы как-то оправдать свою позиция и некоторые действия. Она знала, что в ее окружении не было друзей. Она не делилась мыслями со своим мужем уже несколько лет, осторожно относилась к некоторым политикам, окружавших ее, и сожалела, что единственный человек, которого она любила, порвал с ней.
Произнося эту фразу, Витторио не сводил с меня глаз, заставляя чувствовать свою вину. Так как я никак не отреагировал, он продолжал: