В последовавшей серии поспешных телефонных звонков в надежде спасти, по крайней мере, картину, Джонатан узнал, что Дракон, недомогающий после очередного переливания крови, не станет говорить с ним и что торговец, хоть и выразивший глубокое сочувствие ему лично и заботу о здоровье членов его семьи, тверд в своем намерении продать Писсарро Поупу, как только будут предъявлены деньги.
Джонатан одиноко сидел в галерее и неотрывно глядел в то место, которое уже зарезервировал за Писсарро. Рядом с ним на столе стояла нетронутая чашка кофе с молоком. А рядом с чашкой лежала записка от Джемаймы:
«Джонатан!
Пришлось действовать наугад. Надеюсь, что ты пьешь кофе с сахаром.
Люблю тебя (честно).
Джемайма».
Она ничего не взяла, кроме денег. Одежду, которую он купил ей, он нашел на кухонном столе, аккуратно сложенную. Даже посуда после вчерашнего ужина была помыта и убрана.
Он сидел. Текли часы. Над ним никем не видимые в опустевшем корабле церкви проплывали столбы цветного света, перемежающиеся тенью, и наступил вечер.
Лютей всего он ненавидел самого себя. Ему было безмерно стыдно за свое легковерие. Дал себя ослепить ее теплу, сиянию, исходившему от нее, сам себя обманул…
И в свой давно уже мысленно составленный список — список тех, кто использовал свою с ним дружбу ему же во вред — он включил имя Джемаймы. Прямо под именем Майлза Меллафа.
«Записывая, движется рука —
А написавши, движется тем паче»,
— думал он про себя.
Он закрыл дверь галереи и запер ее. Этим летом он больше сюда не придет.
— … тяготы грешной плоти, а, Хэмлок?
Дракон как бы пребывал в невесомости под черными шелковыми простынями, его хрупкая голова лишь чуть приминала подушку цвета черного дерева, по которой разметались его влажные, похожие на овечье руно волосы. Джонатан смотрел, как длинные белые руки слабо дрожат, сжимая кромку черного пододеяльника. Небольшой свет, необходимый тем, кто лечил его и ухаживал за ним, причинял Дракону боль, и на глазах у него была толстая черная маска.
Над ним склонилась миссис Цербер. От озабоченного выражения на ее чешуйчатом лице проступили морщины. Она извлекла из бедра Дракона большую иглу. Дракон сморщился, но тут же преобразил это выражение в кислую улыбку.
Джонатан впервые оказался в спальне за кабинетом Дракона. Это маленькое помещение было целиком задрапировано черным, а больничная вонь здесь была просто нестерпимой. Джонатан неподвижно сидел на деревянном стуле возле кровати.
— Уже несколько дней после переливания меня кормят внутривенно. Раствор сахара и соли. Согласитесь, меню не для гурмана. — Дракон повернул голову на подушке, черная маска уставилась на Джонатана черными комками, скрывающими глаза. — По вашему арктическому молчанию я понимаю, что мой стоицизм и похвальное терпение на вас особо сильного впечатления не производят.