Ослау ответил осторожно.
— Меня поставили в известность, что в каждом случае замена происходила с согласия члена Ферма, который удалялся от дел.
— Но, господин мой, ты знаешь лучше других, что такие замены допустимы лишь на общем сходе, где каждый волен высказать свое мнение. Ясно, что ничего такого не было и в помине. Означает ли это, что мы уходим от законов, освященных и проверенных временем, оставленных нами далекими предками? — ответа не последовало, а потому Николан задал Оратору новый вопрос. — Ты, господин мой, исполняешь свои обязанности уже много лет, не так ли?
— Сорок.
— За все эти годы случалось ли так, чтобы член Ферма покидал свое кресло до того, как смерть призывала его в высший суд?
Ослау покачал головой.
— Пока я был Оратором, никто не отказывался выполнять свой долг.
— А случалось ли такое в прошлом?
— Мне о таких случаях не известно, Николан Ильдербурф.
— Много поколений пост главного судьи занимал глава рода Роймарков, — продолжал Николан. — Пост этот передавался от отца к сыну, и все присутствующие здесь, я уверен, согласятся со мной в том они оказались достойны такой чести. Теперь, как я вижу, на месте главного судьи сидит Ранно Финнинальдер. Могу я спросить, чем обусловлена такая замена.
Глубокая тишина воцарилась на склонах. Николану хватило одного торопливо брошенного взгляда, чтобы увидеть, что с каким интересом следят за происходящем зрители. Большинство из них устремили свой взор на Ранно. Последний не выказывал особого беспокойства.
— Мацио умер, — ответил Ослау. — Его единственный сын вроде бы погиб в битве при Шалоне.
Николан возвысил голос.
— И кто принял столь важное решение?
— Члены Ферма посовещались между собой и достигли решения.
— Советовались они с народом плоскогорья? Голосовал ли народ?
— С некоторыми этот вопрос обсуждался. Но никакого голосования не проводилось.
— Мой отец, погибший при трагических обстоятельствах, известных всем, кто находится здесь, говорил мне, что первый Роймарк, занывший пост главного судьи, был избран на общем сходе на берегу реки Волга. Голос народа усадил его в это кресло. То было знаменательное событие. Так почему теперь три или четыре человека, пошушукавшись между собой, приняли решение за весь народ плоскогорья?
Остановлюсь еще на одном. Со времени убийства моего отца и незаконного захвата наших земель кресло Ильдербурфов пустовало, поскольку меня, тогда еще несовершеннолетнего, продали в рабство в Рим. Сегодня, к моему изумлению, я вижу, что оно занято. Я желаю знать, кто счел себя в праве пойти на такое.