— Сейчас будет Ташлык, — проскрипел он. — Мне — туда… Я вас там высажу…
И снова безнадежно затих.
Они выбрались из машины в Ташлыке и прошли чуть дальше по трассе, чтобы поймать очередную попутку. Вокруг по обе стороны простирались роскошные персиковые сады, еще без плодов в это время года.
Миха шагал рядом с Танюхой, придерживая болтавшийся на плече автомат. Она щебетала о чем-то неважном.
«Боже ты мой, а ведь я люблю ее, — неожиданно понял он, искоса поглядывая на эти нежные линии лица и шеи, на обтянутую платьем грудь, прислушиваясь к чуть-чуть резковатым звукам ее голоса. — Я ее люблю. Я по уши вляпался в эту нахальную девчонку… Господь милостив. После всех сук, блядей и стерв Он все же послал мне Ту. Настоящую…»
Он брел по обочине плечом к плечу с Танюхой и возносил благодарную молитву всемилостивому Господу Вседержителю.
— Э, да ты меня совсем не слушаешь, — вдруг потянула его за рукав Танюха.
— Я… э-э…
— Хорош, нечего сказать! Я тут уже полчаса рассказываю ему о самых разнообразных вещах, а он… — она с притворным недовольством покачала головой и произнесла не терпящим возражений тоном: — Повторяю. Я очень счастлива. У меня все хорошо, — постепенно ее голос изменился. В нем появился сладкий восторг. Танюха даже чуть-чуть задыхалась когда говорила. — Иногда мне кажется, что я начинаю понимать самоубийц. Именно в такие минуты человек начинает желать смерти. Когда очень хорошо, а не когда очень плохо. Потому что смерть — это остановка. И человек умирает, чтобы остановить счастье, чтобы уйти на гребне волны… — Танюха смолкла, потом, через секунду заговорила снова, на этот раз просто игривым томам: — И еще. Я очень люблю весну. Мне ужасно нравятся веточки деревьев с молодой листвой. Понятно?
— Понятно, — истово кивнул Миха.
— Поэтому я сейчас схожу в сад и сорву себе такую веточку. Тоже понятно?
— Но…
— А ты — ты подождешь меня здесь. Я не хочу, чтобы ты видел, как я уродую деревья.
— Мне кажется, что лучше этого не делать, — осторожно возразил Миха.
— Почему это? — агрессивно вздернула она носик.
— Потому что… потому что сад может быть заминирован.
— Да-а? — она оглянулась по сторонам. — А почему же нигде нет щита с надписью?
— Ну… Мало ли. Нет и нет. Но все же идти туда не…
— Перестань, — оборвала она Миху, уже шагая в сторону сада. — Я быстро…
Миха чувствовал, знал, что не должен ее пускать туда, но так же твердо знал, что не может не пустить, что то, что должно произойти, все равно произойдет. И тогда, когда Миха ощутил свое бессилие, ему стадо страшно. Он торопливо отвернулся, уставившись на ореховое дерево на другой стороне дороги.