— Так, подожди, браток, давай разберемся по уму, — бормотал Миха, разглядывая в бинокль правый берег.
— Наши то хоть в Бендерах остались, или нет?
— Ну, по слухам, горисполком еще держится, — пожал плечами Андрей. — Потом еще штаб гвардейцев и дружины ополченцев на паре-тройке предприятий…
Да еще туда 7-й казачий взвод ушел. Авось, прорвались..
— Ох уж это мне русское «авось»… — недовольно проворчал Миха, водя оптикой из стороны в сторону.
Был чудесный солнечный день 20-го июня, город на той стороне сверкал как россыпь драгоценных камней, и, если хорошенько напрячься, то кое-как можно было себе представить, что никакой войны на свете и вовсе нет.
Но хорошенько напрячься было сложно. Потому что справа, слева, впереди тарахтело хором автоматическое оружие, взревывали мощные моторы и — вдруг, когда меньше всего этого ждешь, — лупили тараном в глухую стену пушки.
«В шестой месяц какое смятение!.. — к месту вспомнил Миха читанный в каком-то учебнике отрывок чжоуской летописи. — Боевые колесницы стоят наготове, в каждую запряжено четыре статных коня. Они снаряжены, как это обычно делается…»
Здесь, у села Парканы, творилось форменное столпотворение. Сюда сепаратистами было стянуто все, что только удалось снять с других участков фронта. Во всех направлениях шатались нестройными толпами гвардейцы, ополченцы, бойцы ТСО, — галдели, пели песни, курили, осматривались по сторонам, принимая у местных жителей еду й вино, торопливо перекусывали, опрокидывали стакашек-другой и снова с громким гомоном шли смотреть на тот берег.