В это время румынский десант, сброшенный с брони на выезде из сада, шел в атаку. Не переставая стрелять, Миха видел краем глаза Серегу Магара, пробиравшегося по окопу со своим РПГ поближе к бээмпэшкам, видел румынский танк на поле, содрогающийся от выстрелов, видел нового соседа, Гаруна, грубияна и пьянчугу, с бессвязными криками выпускающего очередь за очередью. «Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне…» Уши заложило от грохота и лязга. Во рту пересохло. Миха уронил пустой рожок, вколотил новый и снова нажал на собачку.
Румыны были уже совсем близко. Между деревьями появились двое или трое с гранатометами РПГ на плече. Потом прямо на бруствере взметнулась земля, и Миху швырнуло на дно окопа…
Придя в себя, он обнаружил, что ничего не слышит. В ушах стоял могучий звон тысячи колоколов. Припав к стенке окопа, Миха ухватился дрожащими руками за «калаш» и замычал, заматерился, тряся головой. Метрах в двадцати на бруствер взлетел, дико разевая рот в неслышном крике, безумец-Чабан, и, застыв в полный рост, начал с бедра поливать атакующих румын из автомата. Вокруг него роями летали пули, а он, дико перекосив лицо, стрелял и стрелял до полного опустошения магазина. Потом свалился обратно в окоп.
Перезаряжая автомат, Миха потерянно оглянулся по сторонам. Выше по склону появились, наверное, только что примчавшиеся «Зилы» с двумя 100-миллиметровыми противотанковыми пушками-«рапирами» на прицепе. Обслуга молниеносно распрягла орудия, развернула их и врезала по румынской бронетехнике прямой наводкой. Одна бээмпэшка, нелепо дернувшись, застыла на месте, задымилась-заполыхала, остальные отходили. Рядом, в метре, получив пулю в лоб, медленно-медленно опускался на дно окопа бедолага-Гарун. Чуть дальше чертиком-берсерком из табакерки опять вылетел на гребень бруствера Чабан.
А колокола все били в уши, Миху шатало из стороны в сторону, он падал на залитый красным Гаруновский матрас, потом, ошалелый, перемазанный чужой кровью, снова поднимался и продолжал стрелять. Это было как крутой гашиш, когда после заправки ты поднимаешься со взлетной полосы, убираешь шасси и со свистом несешься куда-то сквозь облака, под сумасшедшим углом к горизонту. Корпус дрожит от непосильной нагрузки, крылья вибрируют, слезы застилают глаза, а тебе на все это плевать, лишь бы хватило неба, и сил, и патронов…
А потом румыны ушли. И на всем перепаханном боем пространстве, где искореженные деревья, дымящееся железо и трупы, шевелился только один окровавленный кусок мяса — брошенный своими раненный румын. И Миха автоматически посадил эту полумертвую плоть на прицел и стрелял, пока румын не перестал дергаться…