Это, по крайней мере отчасти, объясняло всю странность их отношений. Что еще, кроме долгой истории общения, могло бы связать между собой людей с фундаментально несовместимыми характерами и взглядами на жизнь? Чем больше я узнавал их обоих, тем больше я понимал, насколько же они разные. Они вращались в одном и том же обществе с детства, жили одинаковой жизнью в сельской местности и школах с проживанием, ездили в нью-йоркской подземке и парижском метро, лондонской «трубе», когда им исполнилось по двенадцать, но это совершенно ничего не говорило о том, что они за люди. Вполне вероятно, что двое других людей, свяжи их подобные обстоятельства, прожили бы рука об руку целую вечность. Здесь-то и кроется суть любви и сущность трагедии. Я еще не имел достаточной мудрости, чтобы понять это, и не обрел ее даже многие годы спустя. Однако мне кажется, что я с самого начала ощущал это и что это стало причиной моей привязанности, той силой, которая влекла меня к ней.
Настал день вечеринки. Дневные часы были лишь бессвязной преамбулой к ней, я не мог абсолютно ничего поделать. Нервничал ли я? Как чувствует себя бык, когда его ведут на арену, когда он вдруг видит орущую толпу и человека с плащом и шпагой? Джонаса весь день рядом не было, он куда-то ушел, и когда стрелка часов приблизилась к восьми, назначенному времени, он еще не вернулся. Типичный житель Среднего Запада, которым я еще тогда был, естественно, нервничал, в силу различия понятий, что значит опоздать, а что – нет. В девять тридцать, когда я наконец решил, что пора одеваться (втайне фантазируя, как девушка, что я и Лир будем делать это вместе), мое беспокойство начало переходить в злость. Похоже, что он позабыл о своем обещании и мне придется весь вечер провести, будто отвергнутому жениху, одевшись в смокинг и пялясь в телевизор.
Другая сложность заключалась в том, что я не умел завязывать галстук. Вероятно, мне бы в любом случае не удалось это сделать, так у меня дрожали руки. Вставить запонки для меня было всё равно что заправить нитку в иголку молотком. Я возился десять минут, не меньше, ругаясь хуже сапожника, вставляя их в нужные отверстия, и по завершении процесса мое лицо было мокрым от пота. Я вытер его дурно пахнущим полотенцем и оглядел себя в ростовом зеркале на двери ванной, надеясь, что меня это воодушевит. Я был неприметным парнем, ничего особенного, правда, подтянутым от природы и без особых изъянов. Мой нос всегда казался мне слишком большим, руки – слишком длинными, волосы – слишком густыми. Однако лицо и фигура, которые я узрел в зеркале, показались мне не слишком уж безнадежными. Облегающий черный костюм, блестящие туфли и накрахмаленная рубашка, даже розовый камербанд не смотрелись на мне неестественно. Я сразу же пожалел насчет бирюзового костюма, который надевал на выпускной; откуда мне было знать, что простой черный костюм может придать твоему облику такое благородство? Я впервые позволил себе подумать, что я, простой парень из провинции, смогу спокойно войти в двери клуба Шпее, и при этом не завоет сигнал тревоги.