Ширак удивлялся — что с ним произошло? Пастух ощущал в груди непонятное беспокойство. Оно охватывало его при виде ягнят, неумело скачущих на лужайке, при виде ярких метелок цветов тамариска, при виде редких облаков, медленно тающих в небе.
Откуда это чувство беспокойства об окружающем мире? До встречи с Фароат пастух его не испытывал. Одно прикосновение смуглых рук Фароат — и в душе кочевника зазвучали такие струны, про существование которых Ширак даже не подозревал.
Какая сила таится в дочери Кунхаза? Думая о Фароат, юноша вспоминал жар костра, переливы свирели, мерное рокотание бубна, тонкое шуршание травы, воркование горлицы — все это, непонятно как, сливалось в сознании сына пустыни с образом Фароат и пугало суеверного кочевника.
— Она опутала меня колдовством! — пробормотал хорезмиец со страхом. — Голова моя пропала. Я не знаю, что сделаю, если и завтра будет, как сегодня. Зарежу всех, кто попадется, убегу в пустыню, куда скакун унесет!
Ширак схватился за кинжал и оскалил зубы. Однако… он вспомнил о доброте Кунхаза: разве не старейшина апасаков сохранил род Оленя от гибели? Сын Сохраба опустил руки. Что делает путник, когда заблудится в пустыне? Как поступает человек, когда он любит, а его не любят? Сидит и предается тоске! Ширак сел на песок и предался тоске.
…Сухо треснула сломанная тростинка, но Ширак этого не слышал. Кто-то тронул его за плечо. Хорезмиец неохотно поднял голову и вскрикнул. То была Фароат.
— Да сгорит мое сердце! — Она бросила к ногам Ширака нож. — Если бы Кунхаз отдал тебя «орлам», я убила бы его на месте!
Ширак схватился за голову и застонал. Рука Фароат обвила шею пастуха. Они забыли обо всем на свете.
…Фароат лежала на измятом покрывале и шептала, как в лихорадке:
— Когда ты явился в наше племя, у меня тут стало плохо. — Она приложила узкие ладони к вискам. — Не было ночи, чтобы я не видела тебя во сне — твоя душа до утра летала у моего костра. Сердце мое почернело от печали!
Фароат заплакала. По щеке женщины побежала сверкающая слеза. Хорезмиец поймал ее губами, как росинку на лепестке розы. Капля влаги была слаще меда. А еще говорят, что слезы — горькие. Пастух улыбнулся. Это была его первая человеческая улыбка.
В середине последнего месяца лета войско Дария подошло к Хорезму. Гонцы известили об этом Шах-Сафара. Царь хорезмийцев, Омарг и Томирис во главе отряда конных воинов поскакали навстречу персам, к окраине оазиса, где кончаются посевы и начинаются пески.
Шах-Сафар спешился и взобрался на холм. Омарг и Томирис последовали за ним. Они смотрели на юг. Прямо перед массагетами возвышалась гряда высоких дюн. Небо за песчаными буграми постепенно темнело. Вскоре окоем затянуло тучами.