Сатан дернулся, некоторое время смотрел на Азазеля злыми прищуренными глазами, но молчал, будто не находил слов, а те, что подворачиваются сами, кажутся слишком пресными.
Михаил задержал дыхание, в комнате слегка померк свет, ощущение такое, словно через комнату пронеслась стая черных мышей размером с ротвейлеров.
Сатан продолжал сверлить Азазеля неприятным взглядом, а голос его прозвучал с откровенной враждебностью:
– Раньше ты острил интереснее.
– А ты отличал остроты, – отпарировал Азазель, – от ценнейших данных разведки, добытых просто невероятными ухищрениями.
Сатан проговорил так же холодно и с нажимом:
– Доказать можешь?
– Могу, – ответил Азазель, – но не стану.
Сатан уже раздулся для гневного ответа, но задержал дыхание, в глазах промелькнуло нечто вроде сомнения, медленно выдохнул воздух и взглянул почти с ненавистью.
– Тогда как…
– А никак, – ответил Азазель ровным голосом. – Никто не делится ценнейшей информацией просто так. Ты вот скажи мне сейчас, что ничего не ощутил раньше сам? И сейчас не ощущаешь, и я радостно похохочу насчет того, что ты совсем теряешь форму… Ну-ну? В Багдаде все спокойно?
Михаил всматривался с Сатана и наконец-то начал замечать, что от непоколебимой уверенности Властелина Ада словно бы откалываются чешуйки, открывая уязвимые места.
И хотя Сатан держится ровно и говорит полным мощи голосом, но что-то подсказывает, что на самом деле не совсем уверен в абсолютном контроле над преисподней.
Наконец он проговорил с надменностью в голосе:
– Чушь! В Аду теперь постоянно какие-то подвижки, интриги, перевербовка… у твоих человечиков набрались! Зря ты их опекал.
– Но ты быстро понимал, – сказал Азазель, – что к чему. Так ведь? Но в последнее время чувствуешь что-то такое, что ускользает, ускользает… Вроде бы и есть, но как бы и нет… Раздражает, верно? Ты властелин, но как будто что-то делается за твоей спиной. Хотя в Аду тебе подвластно все, и ты должен бы все видеть и знать… но чего-то не видишь. Что-то мешает.
Злость на лице Сатана перешла в ярость, он часто задышал, белки глаз налились кровью, а изо рта начали вырываться языки оранжевого пламени.
По стенам комнаты побежала мелкая рябь, Михаил с трепетом понял, что толстые бетонные плиты изгибаются, словно туго натянутая парусина под напором ветерка.
Сатан рыкнул:
– Ты и в моем Аду мутишь?
– Нет, – ответил Азазель серьезно.
– Тогда что?
Азазель ответил мирно:
– Мои от тебя не укрылись бы, сам знаешь. Но ты чувствуешь нечто укрытое. Скажи, что не почувствовал, и я возрадуюсь, что ты потерял нюх и силу.
– Сволочь…