Фудзимура опустил штору и вновь повернулся к Ивате:
— Вы спросили меня, почему я вас вызвал. Я сделал это, потому что хочу знать, почему я вообще должен тратить время на то, чтобы все это выслушивать. Я хочу знать, почему я не должен просто забрать у вас это дело, до сих пор не закрытое по непонятной мне причине, и начать в отношении вас немедленное разбирательство. Что скажете?
Ивата засмеялся и бросил через плечо, даже не глядя на старика:
— Меня не убедила ваша пламенная речь, Фудзи-мура. Если бы вы хотели это сделать, то уже сделали бы. Как бы то ни было, я вот-вот схвачу убийцу. Именно на это не способен весь ваш хваленый первый отдел.
Фудзимура выдавил из себя смешок и откинулся в кресле.
— Теперь я вижу, почему Синдо питает к тебе слабость, сынок, но, к сожалению, я не разделяю твоей уверенности.
— Я знаю, что Идзава — это идеальный козел отпущения в деле Канесиро. Однако у нас слишком много трупов, и никаких доказательств. Рано или поздно пресса за это ухватится и сядет нам на голову. Представьте, что случится, если Черное Солнце вновь нанесет удар. Для прессы это как праздник — неважно, уволят меня при этом или нет.
— Инспектор, вы мне угрожаете?
— Я лишь говорю о возможных перспективах.
Фудзимура усмехнулся, приходя в полный восторг.
— Итак, вы вот-вот поймаете убийцу, да? И какие у вас есть улики?
— При всем уважении, я смогу предать эту информацию гласности только после дисциплинарного слушания.
— Вы мне отказываете?
— Совершенно верно.
Усы Фудзимуры дрогнули, а его мелкая физиономия зарозовела.
— Ивата, единственная причина, по которой ваш перевод был одобрен, связана с тем, что после смерти инспектора Акаси нам не хватало людей. Вы — просто обезьяна в униформе, и больше никто. Я дам вам сорок восемь часов, только потому, что столько же времени мне потребуется на ваше полное отстранение от работы. Но знайте — вам не пережить дисциплинарного слушания. Оно поставит точку на вашей карьере в полиции. А как только вас вышвырнут, я буду с нетерпением ждать, когда против вас откроют дело, здесь или в Гонконге.
— И для этого вы меня вызывали?
— Я хотел сказать это вам лично. Как мужчина мужчине.
Ивата встал.
— Тогда вы зря потратили мое время.
Подойдя к двери, он обернулся на старого человека — высшую власть первого отдела. Фудзимура держал жизнь и смерть в своих старых, хрупких руках. Он мог щелкнуть пальцем, и весь Токио выстроился бы по струнке.
Но, с другой стороны, это был всего лишь старик, сидящий за столом. Ивата не мог подобрать нужных слов, чтобы назвать его как-то иначе.