Она повела его в часовню и велела прочесть псалом 27. Он опустился на колени, и слова свободно полились наружу.
К тебе, Господи, взываю: твердыня моя! не будь безмолвен для меня, чтобы при безмолвии Твоем я не уподобился нисходящим в могилу.
Ус лышь голос молений моих, когда я взываю к Тебе, когда поднимаю руки мои к святому храму Твоему.
Не погуби меня с нечестивыми и с делающими неправду, которые с ближними своими говорят о мире, а в сердце у них зло.
Воздай им по делам их, по злым поступкам их; по делам рук их воздай им, отдай им заслуженное ими.
За то, что они невнимательны к действиям Господа и к делу рук Его, Он разрушит их и не созиждет их.
Благословен Господь, ибо Он услышал голос молений моих.
— Хорошо, — мягко проговорила она. — Эти слова будут помогать тебе в испытаниях долгие годы.
Косуке был глубоко убежден, что эти слова не значат ничего.
Ивата пил кофе, стоя у окна и глядя на улицу. Ночь всей своей тяжестью обрушилась на район Мотоёёгитё — с такой же неизбежностью валится на мостовую перебравший лишнего прохожий. Там, внизу, израильтяне-лоточники торговали фальшивыми «ролексами», а проститутка посматривала на часы, словно ей предстояло деловое свидание. Не успевшие на последнюю электричку служащие в полном отчаянии покидали станцию; по движению их губ Ивата понял, что они бормочут себе под нос слова сожаления, пытаясь найти нужные аргументы в свое оправдание.
Городские огни, как прекрасны они.
Он обернулся, рассеянно посмотрел в пустой угол, где раньше громоздились коробки, и поставил чашку в раковину. Хорошо, что он избавился от них. Холодильник бубнил в углу, точно монах на богослужении.
Я счастлива с тобой.
Ивата снял одежду, купленную Сакаи, стараясь не задеть ран. Он представил, как она ходит в магазине меж стоек с одеждой, прикидывая, какой у него размер. Может, он ей нравится? Или это всего лишь проявление профессиональной солидарности? Он уже успел понять, что Сакаи из тех женщин, что выражают любовь скорее делами, а не словами. Если ей понравится мужчина, она станет действовать сугубо прагматично и прямо. Можно ли назвать ее симпатичной, подумал Ивата, при всем сочетании в ней мягких и жестких черт одновременно? Интересно, она всю жизнь считала свою внешность досадным недостатком или, напротив, привыкла к ней и даже научилась этим пользоваться? Как она стала такой, какая есть? Глубокий внутренний гнев буквально распалял ее, и она была готова страдать и причинять страдания на пути к своей цели. Он видел ее во гневе, и это до определенной степени напугало его. Почему это с ней происходит, ему не узнать никогда. Впрочем, в тот момент ему это было не нужно.