Должно сказать, что речь Эвелины практически всегда, чуть не ежесекундно сопровождалась гримасничаньем, закатыванием глаз и идиотским смешком, и в настоящее время каждый раз слыша этот смешок, Катрине казалось, что кто-то дергает в ней туго натянутую струну, которой были ее нервы. Последний же вопрос Катрина слышала уже раз в двадцатый, на который она, как обычно, ответила пожиманием плечами, и как обычно, услышала одно и то же продолжение.
— Я думаю, стоит сходить, ахаха. Почему бы и нет? К тому же пару флаконов духов, я думаю, он не зажмет, а? Ахаха.
— А как же муж? — спросила Катрина, сделав усилие, чтобы поднять трясущейся рукой чашку с кофе. Эвелина это заметила, но не заострила внимание, а вновь наклонившись ближе, сказала тем же торжественным шепотом:
— А кто же ему скажет, ахаха? — она резко откинулась на спинку стула. — Ты же не скажешь, а? Ахаха.
Катрину передернуло от отвращения, которое она не смогла сдержать во взгляде, брошенном на собеседницу. Та, возможно, и заметила это выражение, но опять же пропустила мимо.
— А что такого, ахаха? Это же просто чашка кофе. А может… — вновь наклон и торжественный шепот, — может и бокал вина, ахаха. А может… — вновь резкий отброс тела на спинку стула, — может и не один, — и тут она дала волю заливистому хохоту.
Отсмеявшись и отпив зеленого чая из своей чашки, она продолжила, дернувшись всем телом:
— Я, наконец, заставила его вчера установить этот заборчик. Этого идиота вообще тяжело заставить что-то делать, ахаха, тем более делать хорошо. Это относится и к самому главному, что он должен делать, ахаха. Так вот… видела бы ты, какая красота, у меня теперь аккуратный белый заборчик вокруг крыльца, прямо как в голливудских фильмах, ахаха.
— Лина, у многих такие заборы во всей стране, — прокомментировала сквозь зубы Катрина.
— Да, но мой — лучше всех, — отчеканила Эвелина, и выражение ее лица приняло самодовольно бескомпромиссное выражение, от которого у Катрины чуть не свело судорогой лицо. — И пусть, хоть один ублюдок, будь то малолетний идиот или пьяный урод — пусть хоть пальцем попробуют его испортить, нарочно или случайно, — Эвелина говорила все с тем же выражением лица, чеканя каждое слово и вкладывая в речь максимум угрозы и агрессии. Я возьму пистолет моего мужа — я знаю, где он лежит — и пристрелю урода к хренам собачьим, я клянусь. Я имею право, — тут ее отпустило, и к ней вернулась ее привычная манера, — это ведь будет проникновение на частную собственность, ахаха. Ты должна мне кое-что пообещать.
— Что? — Катрина напряглась.