И вдруг девушка поняла. Поняла, с чем это беспокойство было связано. Это было предчувствие, самое настоящее и теперь уже четко осознаваемое предчувствие того, что должно что-то произойти. Это было невероятное обострение интуиции, как казалось девушке, и эта интуиция предупреждала ее о том, что вот-вот что-то произойдет. И отнюдь не хорошее. Да, Катрина ощущала, что ее предчувствие сулит ей неприятности, и возможно неприятности довольно серьезные. Это было предчувствие чего-то неизбежного и рокового, того, что навсегда оставит след в жизни и душе девушки, и уйти от этого не удастся ни при каких обстоятельствах.
Понимала Катрина это, потому что вспомнила. Вспомнила, когда и при каких обстоятельствах она уже испытывала это предчувствие, вспомнила, будто это произошло вчера. Она вспомнила день накануне гибели ее мужа. Вспомнила эту необъяснимую тревогу и панику, которая ничем не снималась и не выходила из сознания на протяжении всего того дня. Дождливого дня, в который Пьер уехал в Санторин и должен был вернуться к вечеру. Она вновь вспомнила его звонок, в котором он сказал, что задержится и будет примерно к полуночи. Вновь вспомнила час ночи, и два часа ночи, и голос автоответчика на его мобильном, говоривший, что абонент находится вне зоны действия сети. Вновь вспомнила голос офицера в половине третьего ночи, который прозвучал как взрыв тысячи бомб, сообщая роковое известие. Вновь вспомнила скользкую дорогу и ливень, и огни сирен на пятнадцатом километре трассы Санлайт — Санторин. Вспомнила серебристый Фольксваген, капот которого был смят в гармошку от удара о столб линии электропередач, а лобовое стекло было выбито телом водителя. Вновь вспомнила крики, дикие нечеловеческие крики, душераздирающие вопли, стоявшие сплошной стеной звука, и первое время она не могла понять, кто их издает, пока не осознала, что кричит она сама…
Да, все это Катрина вспоминала сотни раз, вспоминала изо дня в день, переживала те события снова и снова, но сейчас вспомнила особенно ярко. Потому что вспомнила то назойливое и угнетающее чувство тревоги, сопровождавшее ее весь день накануне. Вспомнила, что не могла дать этому беспокойству никакого рационального объяснения, поиски которого лишь усиливали психическое возбуждение. До сегодняшнего дня с девушкой больше не случалось ничего подобного, и никогда прежде в ее памяти не восставали чувства, которые она испытывала накануне трагедии, уступая место тому, что она чувствовала непосредственно после того, как узнала о смерти мужа. Но сейчас со стопроцентной ясностью она понимала, что это абсолютно та же необъяснимая и неконтролируемая тревога, это было неоспоримое дежа вю. Но странно, девушка не испытывала страха, осознанного страха от ощущения опасности в ней не было. Сидя на коробке и обхватив голову руками, она удивлялась отсутствию этого страха и думала о том, что неужели подсознательно она готова к чему бы то ни было в жизни, неужели не пугала ее возможность нового потрясения? Но нет… дело было не в страхе, где-то далеко внутри она слышала голос своего рассудка, который указывал ей на одно странное обстоятельство. Указывал на то, что на самом деле Катрине уже известно, что с ней произойдет, что она знает о том, что ее ждет в ближайшем будущем — и это уже был не голос интуиции. Это был голос рассудка, который просил Катрину подумать еще совсем немного. Девушка вновь запуталась, она чувствовала сильную моральную слабость. Катрина встала, чтобы заварить себе чай, в надежде на то, что он поможет ей успокоиться, но тут же села обратно. Тот же голос рассудка вдруг зазвучал как бы ближе, подавая четкие и осмысленные команды. «Нет, нет… — девушка будто слышала эти слова, — нет, погоди. Сядь и подумай, пожалуйста, подумай, ответ совсем близко. Ты должна найти ответ сейчас, иначе потом может быть поздно. Катрина, милая, пожалуйста, подумай, спаси себя, спаси себя…»