Пока Оно спит (Римский) - страница 131

О своей Мари…

Каждый день… каждую минуту. Я ложился спать с мыслями о ней, я просыпался уже рядом с ней. Я ехал на работу, и она сидела рядом. Я сидел за столом, и она сидела напротив. Я был в душе, и она подавала мне полотенце. Я смотрел фильм, и она лежала рядом, положив голову мне на грудь…

Это было потрясающе.

Она уже была моей. Я еще не знал, как это произойдет «дэ факто», но «дэ юрэ» она уже была моей.

Я не пил. Я НЕ ПИЛ! Не потому, что терпел… не потому, что не хотел…

Я не думал о бухле. Вообще. Никогда. Просто не думал. Я думал только о ней.

Моя Мари…

Я придумывал десятки, сотни… СОТНИ… шуток, диалогов, тем для разговоров… каждый день я проводил в сочинении сценариев наших с ней разговоров. У меня была неиссякаемая фантазия, которая снабжала меня просто… не снабжала, а бомбардировала идеями. Но все произошло так, как вряд ли даже я и сам мог предполагать.

Когда я оказывался рядом с ней, вновь приходил в этот книжный магазин и вновь видел ее, то все эти слова куда-то улетали, я о них не помнил. Ни о чем не помнил. Просто смотрел на нее и все. Мысли начинали мешаться, я уже не управлял своим мозгом. Им уже управляла она. И я опять молчал. Молчал и наблюдал за ней. Ловил каждое ее движение, как маньяк…

Черт!

Я не то, что не мог говорить, нет… я не хотел говорить, ПРОСТО НЕ ХОТЕЛ. Уже тогда слова были лишними, они ничего не могли добавить в эту сказку. Слова просто не могли выразить того, что со мной происходило. Они были не нужны.

Они и сейчас не нужны, это так… агония.

Я приходил и уходил, каждый раз унося с собой новую, абсолютно ненужную книгу, новые ощущения, новые впечатления, просто оттого, что был рядом с ней. Она же меня не замечала. Точнее, делала вид, что не замечала. Потому что было невозможно не заметить придурка, приходящего практически каждый день, или через день, который тупо делал вид, что читает — один день Бальзака, в другой день стратегию управления предприятием, в следующий раз теорию черных дыр, а при этом упорно ищет момента, чтобы вперить свои глаза в сотрудницу по имени Мария.

И вот… понимаешь, я не знаю, почему я уже тогда не понимал того, что я замечал в ней. А замечал я в ней какую-то тяжесть… словно, она тащила на себе невероятно тяжелый груз — это я сейчас понимаю, вспоминая ее лицо. Но почему тогда? Почему я сразу не понимал, хоть был обязан это сделать. Почему не понимал, что ей действительно тяжело. Какая-то тень преследовала ее неотступно, тень, которая день за днем ложилась на ее чистую и слабенькую душу, погружая ее во мрак. И знаешь, именно это в ней и влекло. Но должно было быть не так, черт! У нее всегда была уставшая улыбка… всегда! Словно улыбнуться для нее было настоящим подвигом, через силу. Ну почему так? Почему, мне это так нравилось, в то время как я должен был понимать, что это болезнь, в то время как она молила о помощи. Я не понимаю, я действительно этого не понимаю! Ну ладно я был влюблен, ладно я был опьянен и не мог ни о чем думать, пока пик не пройдет; но как можно не видеть боль человека, которого любишь? Я до сих пор не могу в это поверить. Да, может она талантливо играла влюбленную. Но, черт возьми, ведь сейчас, вспоминая ее поведение, вспоминая ее слова и все прочее, я ведь понимаю, ЧЕГО она ждала от меня, и что я должен был делать. Неужели, всегда так? А она, просто привыкла хоронить свою боль в себе, она была уже в том состоянии, когда говорить о том, что у нее в душе уже не могла. Она просто убирала всю боль в самые глубины души, в надежде найти когда-нибудь обезболивающее. Она медленно тухла, угасала как брошенный костер…