Напишу, как устроюсь, а может быть и нет. Жги рукописи!
***
Монтана! Жив ли ты ещё, мерзавец? Я вот — да, и пишу тебе, сидя на чемодане: остановился у страстной женщины Лолы, с которой когда-то крутили незабываемые амуры, а сейчас всё вокруг в детях, и муж зыркает недобро, подозревает; но это всё ерунда, потому что нашёлся целый дом на берегу озера, правда, нуждающийся в ремонте, но — труд облагораживает! В конце концов, можно будет и сбежать, но мне так живописали тут местные красоты, природа, погода, колодезный воздух, свежесть дров — дружище, только тебя не хватает для полной картины Репина, однако — не приглашаю, сначала оценю сам. Погода холодная, небо низкое, состояние депрессивное, но я полон энергии, к тому же у меня есть бутылка медовухи, которую мне успели всучить торгаши. Это меня потащили окультуриваться по центру, сувениры, сувениры, матрёшки, лапти… Тебе нужны лапти? Могу выслать!
Ладно, заканчиваю. Напишу из дома (если таковым окажется).
***
Не пишу! Да, виноват, подлец: ничерта не пишу, ношусь как проклятый, заделываю дыры, налаживаю связи, пью на брудершафт с местной Белоснежкой, словом — жизнь кипит! Белоснежка брутальна как бурый медведь, даром что блондинка, командует своими гномами, пока те таскают мне на двор стройматериалы. Ей за полтинник, короткая стрижка, меховая шуба, правит себе лесом железной рукой, водит джип, курит «Беломор» — могли ли мы, дружище, предположить, что его до сих пор выпускают? Выпили с ней медовухи вечерком, но баба такая, что я на всякий случай убираю гвозди, молотки, ножи, пилы, вилы и вилки куда подальше, держусь в меру трепетно, почём зря не бешу. Гномы все на одно лицо, невысокие, коренастые, шапки надвинуты на лицо, работают, даже песни иногда поют, благо нет мороза. Да, погода оттаяла! Чёрт его знает, что с ней, но я и рад — всем легче работать, главное, чтобы весна не началась, а то мы тут утопнем в грязи — вернее, лично я. Для жилья тут пока пригодна одна комната, там всё и разложил. Спальник — вернейшая вещь, спасает от дубака, а к теплу, как ты видишь, я пока только иду. Бывай!
***
Дружище Монтана! Ты спрашиваешь про принца; так вот, специально для тебя выяснил и отписываюсь во всех подробностях: принц в наличии. Заметь и оцени мою тактичность — не спрашиваю, на кой оно тебе сдалось! Итак, не далее как вчера имел удовольствие лицезреть Принца, который притащился вместо Белоснежки. Гномы его не уважают, Ворчун — особенно (они все ворчуны, но этого всё равно не спутать). Работать они, к счастью, всё равно работали и даже не напились, но я выслушал биографию Принца в подробностях и пообщался лично, — и сообщаю, что постаревшие принцы — довольно убогое зрелище. Все мы превращаемся в чёрти что с возрастом, что уж тут скрывать, и печальнее всего это записным красавцам и красоткам, страшнее и для них, и для окружающих; красота вообще, брат мой Монтана, обманчивая тварь: выдаёт себя за новогодний подарок, а потом оказывается, что тебе лишь дали попользоваться и нужно отдавать обратно. Ещё вчера все любили тебя, потому что тебя нельзя было не любить, а сегодня всё, концерт окончен, и нужно брать чем-то другим. У Белоснежки, как ты верно заметил, врождённые организаторские способности, а Принц… он, ну, Принц. Видно, что был в молодости хорош, даже стареет, собака, красиво, не лысеет, как некоторые, а лишь в седине, но бестолковый до жути. А начиналось романтично! Приехал, очаровал, спас из унылого деревенского существования, забрал в город (был ли замок — не знаю), а позже Белоснежка триумфально вернулась на тракторе (тракторист одолжил) по бездорожью, собрала обратно вокруг себя покачивающихся гномов и наладила тут новую жизнь под «Беломорканал». Потом и Принц к ней припёрся, пришибленный и тоскливый; гномы уж рассчитывали, что вышвырнет, ан нет, приняла. Ну и вот сидит седовласый Принц в телогрейке, потирает пальцами щёку, смотрит в окно, делает вид, что не знает, как гномы его презирают. Драма, приятель! Шекспир отдыхает. Пиши!