Здоровье, сила тела и духа неуклонно возвращались к людям. В них закипала энергия, жажда жизни и творчества, их умы светлели, их души наливались теплом и нежностью к ближнему и всякой твари.
Компания в доме Самопалова с каждой минутой становилась все больше. Помаленьку подтягивались те из гостей, кто ночевал дома. Больные, помятые, однако не шибко грустные, они вваливались в хату и, бодренько здороваясь, присаживались за стол. Но самогон и вино уже были на исходе. А те несколько жалких ведер браги погоды, как говорится, не делали, потому как не могли оказать действенного благотворного влияния на отравленные алкоголем организмы.
— Ну, что будем делать, Соловушка? — мрачно поинтересовался Вездеходов у почерневшего лицом хозяина шумной обители.
— Ага, что? — подала голос и себе растрепанная и запухшая Верка Гнидозвездова.
— Что, что! — рявкнул злой Соловей, передразнивая Верку. Затем опрокинул в себе очередной стакан браги и, скривившись, добавил: — Тебе на ферму надо!
— Какая на фиг ферма, Федя? — удивилась Гнидозвездова и смахнула с лица прядь слипшихся выкрашенных в рыжий цвет волос. — На ферму — потом. Сейчас нужно о собственном здоровье позаботиться.
— Ой, Господи! Ой, матушка родненькая! — послышался надтреснутый писк из-под печки. Это проснулась Сонька Бублик.
Все повернули головы в ее сторону. На молодку было страшно смотреть: ее мутные глаза лихорадочно бегали, синие, как васильки, губы дрожали, припухшие, черные, будто намазанные смолой, веки подергивались, а весь облик выражал крайнюю степень страдания.
Самопалов, сидевший ближе всех к печке, плеснул из банки остатки самогона в залапанный стакан и протянул девке:
— На, сестра, подлечись!
Закрыв глаза, вздрагивая всем телом, та выпила. И энергично замотала головой.
— Долго спишь, красавица! — упрекнул ее скотник Михайло, беззаботно посасывая помятую цигарку. Ему уже явно было хорошо. — Так и счастье свое проспишь.
Сонька протянула руку со стаканом Соловью и, заискивающе ухмыляясь, заканючила:
— Плесни, Соловеюшко, еще! Плохо мне!
— А нету! — развел он руками. — Ни самогончика, ни винища! Брага только и осталась.
Деваха, подобрав колени, уселась и, опершись спиной о грубу, откинула голову назад.
— Лей хоть ее, родимую!
Федька подхватил банку с мутным, сероватым пойлом и, проливая его на пол, наполнил Сонькин стакан.
Опорожнив его, она тяжело поднялась на нетвердых ногах и сразу блеснула идеей:
— Вино есть у Ефрема Цуцика! Он вчера его добрых полтонны взял. Нужно к нему на поклон идти.
— Так он тебе и даст! — крякнул Вездеходов. — Это такой…