— Ну, кое-что помню, — протянул Петро, не понимая, к чему клонит сосед.
— Тогда скажи, дружок, — в голосе Байстрюковского зазвенел металл, — что у тебя делала моя Галька?!
— Когда? — встрепенулся тот, в один миг сделавшись красным, как свекольный квас.
— Вчера! Вечером! — печатая слова, угрожающе произнес Пал Саныч. — И почему она была голая?!
— Ну… в общем… — начал было Петро.
Однако Байстрюковский не дал ему договорить. Подхватившись, он широко размахнулся и заехал соседу промеж глаз. Тот пошатнулся, оторопело заморгал глазами и хотел что-то пролепетать. Но крепкий кулак директора закрыл ему рот.
— Так, значит, рога мне наставляете с Галькой! — яростно прошипел Пал Саныч и бросился к Петру, целясь растопыренными пальцами ему в глотку. — Задушу, паразита!
Трудно даже предположить, чем бы все это кончилось, если бы бедному Петру не удалось увернуться от взбесившегося Байстрюковского. Он пулей вылетел наверх, сбросил вниз кадки и метнулся за дверь. Хотел рвануть в сторону огорода, но, сделав несколько шагов, по пояс увяз в снегу. В этот момент в дверях, как неотвратимый рок, показался голый Пал Саныч. Глаза его метали молнии, от нахлынувшей ярости грудь ходила ходуном, из горла вырывался хрип, похожий на стон смертельно раненного вепря. Откуда-то, из-за надстройки погреба выскочила бледная Галька и кинулась к мужу, преграждая ему путь к беспомощному, на смерть перепуганному соседу. Но Байстрюковский одним движением плеча смел ее в сторону, успел наградить увесистым тумаком и, злобно матерясь, пошел на Петра. Галька успела ухватить мужа за руку, подскочила к нему и повисла на шее.
— Вон, сучка поганая! — взревел Пал Саныч, стряхнул ее с себя, как моль, и, проваливаясь в снег по чресла, двинулся вдогонку за еле ковыляющим Петром. — Разорву, падлу!
Разбрызгивая пену, суровый палач настигал свою жертву. Понимая, что ей не уйти от возмездия, она упала на колени и воздела трясущиеся руки к небу.
Во дворе Байстрюковских сходил с ума старый пес Кутька. А над Куличками, сбившись в стаи, сновало воронье и каркало, каркало, как на погибель.
Было уже три часа ночи, когда Тонька Бездольная и солдатик, барахтаясь в скрипучем снегу, добрались, наконец, к приземистой хате на краю села. В окне прихожей горел неяркий свет, — наверное, Тонькина мать, ложась почивать, специально оставила его включенным для удобства загулявшей дочери.
Молодка и дембель, стараясь не шуметь, ввалились в прихожую, поскидывали обувь и верхнюю одежду и тихо пробрались через светелку в крошечную Тонькину комнатушку, где, кроме узкой железной кровати и шифоньера, ничего больше не было. Бездольная быстро постелила постель, приказала дембелю укладываться и, выключив свет, юркнула и себе под теплое стеганое одеяло. Прыткий солдатик тут же набросился на деваху, стал ее горячо целовать и обнимать. Однако, уставший и хмельной, вскоре уснул, так и не доведя свои притязания до логического конца.