Свидетели, послонявшись у двора Семена добрых полчаса, решили больше не мерзнуть и возвращаться в хату Соловья.
Еще на подходе к ней услышали разудалые аккорды, пьяные вопли и визг.
— Кто-то наяривает на моей гармошке, — озадаченно обронил Самопалов, прислушиваясь. — Кто бы это мог быть?
Оказалось, незнакомый краснощекий мужик с пшеничными усами. Он сидел на табуретке у стола, закинув ногу за ногу, дико вращал зенками и залихватски растягивал меха инструмента. Второй незнакомец — куцый мужичок лет сорока пяти, совершенно косой, тупо ухмыляясь, полулежал на топчане.
— Ой, гоп! Ой, гоп! — выкрикивал он, как заведенный, и время от времени тряс большой плешивой головой.
С полтора десятка мужиков и баб, среди которых были запухший скотник Михайло, взъерошенный Дрючковский, взмокшая от пота Тайка Мандрючка в засаленной кацавейке и посиневшая Верка Гнидозвездова, толкаясь и спотыкаясь, лихо выплясывали и орали во всю мочь легких.
— Отпустили вас? Все хорошо? — пытаясь перекричать невероятный гвалт, стала допытываться Валька Замумурка, подлетев к обалдевшим Луке, Степке, Вездеходову и Федьке, как только они возникли на пороге.
— Что это за кент?! — вместо ответа не совсем миролюбиво рыкнул Соловей, указывая глазами на гармониста. Затем перевел взгляд на куцего. — И вон тот! Кто?
Это трактористы, доставившие оперов в Кулички, — растолковала покрасневшая от надрывного крика Валька. — Они замерзали, бедолаги, в своих тракторах. Так мы их пригласили.
Наконец, гармонист заметил вошедших в хату, прекратил играть и с нескрываемым интересом вылупил на них свои кроличьи глазки. Однако вместе с музыкой галдеж не смолк. Компания продолжала гарцевать и орать.
— А это что такое? — Кукуйко постучал носком валенка по бочке, поставленной на-попа у самого порога.
Хлопцы от Цуцика прикатили, — пояснила подошедшая Сонька, пьяно щурясь. — Она в летней кухне стояла… В гараже там еще две есть. Но те литров по сто всего…
Через пять минут, познакомившись с трактористами, Соловей и его друзья-свидетели присоединились к компании. А еще через полчаса пьянючий в стельку Везхдеходов пытался танцевать и одновременно целовался с одуревшей Сонькой Бублик. Она выбрыкивала и ржала, как лошадь. Барбацуца, тоже изрядно поддатый, лизался к Вальке и жевал хлеб со смальцем, которым она его кормила с рук, как ребенка. Лука приставал к Тайке Мандрючке: то хватал ее за коленки, то поглаживал по спине, то нашептывал на ухо скарбезности. Лишь один Самопалов сидел в сторонке, хмуро пил вино и о чем-то размышлял.