Сила неведомая (Корелли) - страница 61
Он выпрямился, его глаза исполнились странной задумчивости, и на секунду он, казалось, напряг все умственные способности в одном чудовищном усилии. Повернувшись к столу, где стояла колба, он стал наблюдать за непрестанным движением и мерцанием жидкости в ней.
– Вот он ключ! – сказал он. – Такой маленький, но такой значительный! Жизнь, которая не может прерваться, энергия, которая не может умереть! Для меня – для меня одного эта тайна! Чтобы делать с этим, что я захочу: уничтожать или перестраивать! Как же я использую её? Если бы мне удалось очистить планету от жадных, склочных человечишек и основать новую расу, то я мог бы стать силой добра; но нужно ли мне это? Если не нужно самому Богу, то зачем это мне?
Он снова углубился в размышления, затем, заставив свой мозг работать, он выложил на стол ручки, бумагу и чернила и начал быстро писать, прервавшись только один раз, чтобы легко перекусить сухим хлебом и молоком в течение шести или семи часов. По окончании отведённого им самим времени он вышел из хижины наружу, чтобы посмотреть, как он часто выражался, «чем там занималось небо». Оно занималось немногим, будучи простым раскалённым куполом, на котором солнце начинало клониться к западу медленно, как тонущий огненный шар. Он вынес наружу одно из плетёных кресел и уселся в единственном тенистом укрытии у двери, полностью вытянувшись на нём и прикрыв глаза, приготовившись ко сну. Его лицо в покое представлялось весьма красивым, немного жестковатым в своих очертаниях, но сильным, благородно очерченным и выражавшим силу; амбициозный скульптор мог бы усмотреть в нём модель для Ахиллеса. Он так же мало походил на современный отвратительный мужской типаж, насколько же был и хорош; и, главным образом, он не походил на типаж американский, который нередко встречался на всём огромном континенте. По правде, он представлял собой чистого англичанина из Англии той прекрасной старой породы мужчин, воспитанных среди ветров и волн севера, для кого никакая работа не была слишком тяжкой, никакая служба – слишком суровой, никакая смерть – слишком сложной, в случае когда «приказ есть приказ». Его природная умственная одарённость была очень велика, и серьёзное обучение отточило и сделало её плодотворной; определённые разработки в области химии, которые он осуществлял, были представлены вниманию учёных в его стране, но они в обычной скептической манере отнеслись к новому взгляду на старые вещи, покачали головами, повздыхали и, в конце концов, отложили вопрос «на будущее обсуждение». Но Роджер Ситон был не тот человек, который принимает отказ. Если «мудрец» из Англии отказался принять его первый научный прорыв, то Ситон предоставлял такую возможность «мудрецам» из Германии или Соединённых Штатов. Он сделал такую попытку в Штатах, и там его приняли с распростёртыми объятиями и без всяких предрассудков. Так что он принял решение остаться здесь на несколько лет и добился места у неустанного мистика Эдисона, в чьих мастерских он терпеливо трудился как подчинённый, получив более глубокое понимание собственных инстинктивных знаний и, в дальнейшем, знание о великой природной тайне, которую он предпринял осилить в одиночку. Он до сих пор её не постиг, но искренне чувствовал себя уверенным, что был уже близок к цели. Когда он мирно спал под тихой тенью разлившегося по небу вина, которое сползало по крыше хижины, скрывая его лицо от солнца, вся его фигура в расслабленном, лёгком состоянии выражала скрытую энергию – физическую силу, удерживаемую на привязи.