«Ма-ало ва-ам, русски-имм, свойе-ей зе-емли, еще и дру-угих житть учитте-е!»
Широкое лицо с очень светлой кожей, пористое, будто головка эстонского, мягкого, похожего на творог, сыра, усеивали редкие крупные веснушки. А в прошлый раз и не заметил… Веснушки, и особенно длинные рыжие ресницы, придавали отпрыску сыровара какой-то коровий вид. Одет он был в сюртук из английской шерсти, из-под которого виднелся жилет в мелкую шотландскую клетку. Это столь комично сочеталось с коровьей физиономией, что Сережа с трудом сдержал улыбку.
Рядом с финном устроился щуплый господин в желто-зеленом мундире Училища Правоведения; пресловутая пыжиковая шапка, из тех, что наградили правоведам их прозвищем, лежала на краю столика. Тут же стояла, прислоненная к подлокотнику трость с костяным набалдашником в виде шара.
Сережа вздрогнул.
Это был тот самый тщедушный правовед, что заподозрил в Сереже топтуна — это было летом, в студенческом трактирчике в ротах Измайловского полка, где он впервые увидел Нину. Молодой человек ощутил накатывающую, против его воли, волну раздражения.
«Чижик-пыжик» тоже его узнал. На лице его мелькнула растерянность, почти сразу сменившаяся застывшей гримасой высокомерного презрения. Сережа скосил взгляд на Нину — девушка сидела, неестественно выпрямившись, и с вызовом смотрела на старого знакомого.
Правовед встал, взял трость, картинно, крутанул ее в пальцах.
— Как я погляжу, теперь филеры в чинах не очень-то быстро растут? Что, начальство не ценит, или должного усердия не проявляете?
И притронулся набалдашником к своему плечу. Сережа вспыхнул от гнева — мерзавец недвусмысленно намекал на его погоны.
Правовед дернул уголком рта — это, вероятно, должно было означать язвительную ухмылку, — и перенес внимание на девушку.
— А вы, мадмуазель… э-э-э… Огаркова, если мне память не изменяет? Нина Георгиевна? Вы, я слышал, бросили курсы и решили переменить род занятий? Берете, значит, пример со своего… э-э-э… кавалера? Ну и как, делаете успехи?
Нина охнула, прикрыв лицо руками. «Чижик-пыжик» снова изобразил ухмылку, вздернул подбородок и знакомой журавлиной походкой направился к выходу. Трость он нес под мышкой, подобно тому, как носят стеки британские офицеры. И это почему-то особенно взбесило Сережу.
«Англоман, чтоб тебя… погоди, сейчас потолкуем за политику!»
Отпрыск сыровара, не понявший ровным счетом ничего, буркнул что-то неразборчивое по-фински, бросил на столик смятую ассигнацию и, подхватив со стола шапку приятеля, кинулся к выходу.
Сережа встал и направился за ними. Нина осталась сидеть, не отрывая ладоней от лица; плечи ее сгорбились и подрагивали. Сережа толкнул стеклянную дверь и оказался на улице.