— Ты говоришь так, потому что не понимаешь. Слово «монастырь» звучит для тебя, как шутка. А на самом деле, это жутко. Представь, каждый день у тебя расписан. Ты никогда не принадлежишь себе. Ты либо молишься, либо работаешь. Кругом ни одной знакомой души. Тебе даже поговорить не с кем, потому что любые праздные разговоры там запрещены. И в монастыре ты уже не сможешь бесцельно слоняться, нет. Жизнь монахини принадлежит Господу и только Он знает, как ею распоряжаться. Никаких балов, нарядов, украшений, никаких излишеств. Там тебе не подадут на ужин пирожные или жареную куропатку. Ты даже не сможешь читать там те книги, которые тебе нравятся. Библия — вот то, что ты должна читать каждый день, это твой пастырь, твой руководитель по жизни, да и сама твоя жизнь. Подумай хорошенько, хочешь ли ты так жить. Я подумала и решила, что нет. Жить в монастыре — все равно, что похоронить себя заживо. Я предпочла замужество. И знаешь, Сюзон, я нашла, что из замужества, даже из такого, как мое, можно извлечь удовольствие и выгоду. Я веду себя как хочу, я делаю, что хочу. Эрнест никогда ничего мне не запрещает. Хотела бы я посмотреть, как у него это получится! В нашей семье главная — я. И только я решаю, что мы будем делать. Так что, это не так плохо.
Наверное, это и не было плохо, но на меня после ее продолжительной речи напала тоска. Я представила себя на месте сестрицы и мне вдруг захотелось сжать голову руками и зарыдать от отчаянья и безысходности. Разве это жизнь? Разве это счастливая жизнь? А жизнь должна быть либо счастливой, либо не быть вовсе. Я не хочу так жить. Мне вовсе не нужен муж, которым я могла бы безнаказанно помыкать. И такой, который будет помыкать мной. А в данный момент я вообще не хотела никакого мужа, даже самого идеального. Я ничего не хотела, кроме одного: чтобы человек по имени Гранден исчез из моей жизни навсегда.
— Ну как? — спросила Алиенор, — теперь ты меня понимаешь?
— О да, — отозвалась я, — бедняжка.
Она фыркнула.
— Если кого и следует жалеть, так это Эрнеста. А меня не стоит. Я уже давно не считаю себя несчастной. Я уже говорила, что из всего на свете нужно извлекать выгоду. Нужно уметь приспосабливаться.
Я промолчала.
Сестрица некоторое время критически на меня смотрела, а потом заявила:
— Не сиди с похоронным видом. Твоя жизнь будет совершенно другой.
Я протянула руку и пододвинула к себе графин. Налила в стакан воды и поднесла ко рту. Ну уж нет. Я не хочу приспосабливаться к такому. Ни за что.
— Осторожно, — предупредила меня сестрица, но поздно.