Дени взглянула на него с подозрением, однако наполовину прикрытые пенсне глаза не выдавали истинных мыслей.
– Что вы имеете в виду?
– Не хотелось бы чувствовать, что мое присутствие здесь вызывает нечто похожее на… скованность. Кто, помимо мистера Уинтона, знает сей мрачный секрет?
– Насколько могу судить, только Джереми. Но я ни с кем это не обсуждала. Вероятно, Ник и дядя Бенедикт тоже в курсе.
– Как ваш опекун отреагировал на новость? – небрежно осведомился Мордекай Тремейн.
Возникшая в ее взгляде настороженность подсказала, что он затронул щекотливую тему, однако в этот момент музыка стихла и рядом возник Роджер Уинтон.
Мордекай Тремейн решил переключить внимание на Шарлотту и посмотрел по сторонам, собираясь пригласить ее на следующий танец. Трудно сказать, угадала ли мисс Грейм его намерение, однако быстрого взгляда на Джеральда Бичли оказалось достаточно, чтобы тот подоспел первым. Мордекай Тремейн улыбнулся. Шарлотта вызывала тем более острый интерес, чем яснее демонстрировала, что ей есть что скрывать. Побеседовать с ней, как только закончится вальс, ему не удалось. После короткого отсутствия в столовую вернулся Бенедикт Грейм, всем своим видом показывая, что собирается сделать важное объявление. Он остановился в центре комнаты и поднял руку, призывая к вниманию:
– Из деревни пришли исполнители рождественских гимнов. Пастор привел свой хор. Решил, что нам будет приятно послушать. Идея мне понравилась, и я пригласил их войти. Так что добро пожаловать на концерт.
Все направились в большую комнату и уселись напротив собравшихся возле елки артистов, тщетно пытавшихся скрыть волнение перед выступлением в «большом доме». Хотя прежние хозяева замка давным-давно покинули этот мир, дух благоговейного почтения не исчез бесследно. Певцы нервно откашливались, шаркали ногами, будто призрак феодальной власти внезапно напомнил о собственном величии. Только пастор сохранял безмятежное спокойствие. Седовласый, благодушный, сосредоточенный, он стоял перед хором, терпеливо ожидая, пока гости рассядутся. Кончики пальцев сжались в привычном жесте, с которым он каждое воскресенье слушал с кафедры старинной церкви, как прихожане поют последние строфы гимна, чтобы начать проповедь.
Мордекай Тремейн догадался, что рождественский хор стал естественным продолжением хора церковного. Он принялся считать разделившихся по голосам участников: дисканты, альты, басы. Сколько же их? Семь, восемь… певцы поменялись местами, и пришлось начать заново. За пианино села немолодая дама благородных пропорций. Вместе с пастором тринадцать человек… нет, кажется, четырнадцать…