Итак, я знал, что все мы сидим на своеобразной диете, но я никак не думал, что «закон пайка» распространяется и на такие вещи, как траурные венки, гробы и могильные памятники. Не знал я также, что на следующий день столкнусь с еще более чудовищным ограничением, — с ним до сих пор никак не может примириться мое сознание…
Наконец гробы привезли. Подошла моя очередь. Я увидел перед собой сооружение из сырых, плохо оструганных досок невероятной тяжести и длины.
— Извините… Знаете ли… Моя мать небольшая старушка — невысокого роста, худенькая. Это же для штангистов…
— Метр девяносто. Все гробы, граждане, стандартные. Сегодня только метр девяносто.
— Мне не нужен гроб размером метр девяносто!
— Не нужен — отходи, не мешай другим.
— Что вы, что вы, я беру! Я только хотел сказать…
— Дома будете разговаривать. С покойной мамашей, хи-хи. Если берете — платите деньги[2].
Не буду рассказывать, чего стоило оцинковать этот невероятный гроб и какой он сделался тяжести, умолчу о том, где и как удалось найти человека, который может его запаять, — в последний момент выяснилось, что на самолет Степаниду Ивановну не возьмут, пока гроб не будет еще и запаян…
В одиннадцать часов вечера, вконец измочаленный, я все же приземлился в Москве. Мои сестры и брат Николай уже ждали меня в автобусе. Прямо с аэродрома, в ночь, они поехали в Олепино (пять-шесть часов для такого автобуса), а я отпросился у них домой спать, полагая выехать утром на своей машине и к двенадцати часам быть на месте.
Я мог бы появиться и позже, потому что час похорон зависел, в сущности, от меня. Но мне еще предстояло ехать в другое село, где чудом сохранилась действующая церковь, и привезти оттуда священника отца Сергия, худенького старичка с очень жиденькой, седой, желтоватой на вид косичкой…
Во все времена и у всех народов почиталась последняя воля умирающего. Правда, если пришли оккупанты, захватчики, варвары, установили террор, начинают творить разбой, то тогда, конечно, вряд ли можно надеяться на исполнение последней воли. Но у всех цивилизованных народов и во все времена последняя воля умирающего почиталась священной.
Да если бы и не было высказано Степанидой Ивановной ее последнее земное желание, то и без этого мы, ее дети, знали, что лежать она должна только в Олепине и что хоронить ее, глубоко религиозную, страстно верующую, нужно по церковному православному обряду, то есть, с ее точки зрения, по-человечески.
Разные существуют у разных людей представления о достойных человека похоронах. Древние славяне клали покойника в ладью и сжигали вместе с ладьей. Древние египтяне мумифицировали труп. Индусы (во всяком случае некоторые секты) предпочитали, чтобы тело было оставлено на расклевание птицам. Скажи такому, что его закопают в землю, он преждевременно умрет от тоски. Он считает, что птицы предпочтительнее червей, и лишить его желаемого им погребения было бы самой откровенной жестокостью, точно так же, как мне или вам сказали бы, что после смерти нас выбросят на помойку, где обычно копошатся вороны и бродячие кошки.