– Я тебя ненавижу, – сказал он вслух и посмотрел на последнюю, жуткую, словно из фильма ужасов, фигуру. – Понимаю, что это не ты, но все равно ненавижу. Будь у меня винтовка, я бы тебя пристрелил. И тебя. И тебя.
Посмотрел на последнюю версию, вполне доброжелательную, – молодой, еще не спившийся и не озверевший человек.
– И тебя тоже.
Туча уже совсем близко, нависла над крышей кемпера.
– Надеюсь, сгорите, – добавил он и поднялся по лесенке.
Изабелла и Молли здесь. Слава Богу.
Он запер дверь, повернулся и увидел именно то, что только что видел: последнюю версию. Только не отца, а Изабеллы. Она полусидит в постели с его, Петера, лэптопом на животе.
– Что ты натворила?
Лицо Изабеллы опухло до неузнаваемости, на подбородке и щеках струпья свернувшейся крови. Руки замотаны широким алюминиевым тейпом, изо рта стекает струйка розовой слюны.
– Привет, папа, – улыбнулась Молли. – Мы смотрим кино.
Крики из-за окна и очень похожие звуки с экрана. Петер присел на край кровати и повернул к себе дисплей лэптопа.
Женщина, распятая на какой-то металлической конструкции, а мужчина сдирает с нее кожу, равнодушно и методично, лоскут за лоскутом. Делает два надреза скальпелем и отдирает очередную полоску, обнажая красные, лоснящиеся, как в анатомическом атласе, мышцы. Бросает в таз из нержавеющей стали и то и дело заглядывает ей в безумные от невыносимой боли глаза.
– Потрясающе! – Молли захлопала в ладоши. – Садись с нами, папа, посмотри!
Петер много чего успел перечувствовать за последние часы: страх, восторг, любовь, ненависть – но, оказывается, это была еще не вся палитра доступных человеку ощущений.
Сейчас его затошнило. Посмотрел на изуродованную физиономию Изабеллы, на омерзительное зрелище на экране, на сияющее личико Молли – и с трудом подавил рвотный позыв.
Господи, с кем я живу… больные люди.
Стало почти темно, по лицам его жены и дочери блуждают неживые зеленовато-голубые блики от дисплея компьютера.
Петер вскочил с постели и подошел к окну – и как раз в этот момент первая группа обожженных появилась в лагере. Они забарабанили своими немощными, сожженными руками по жести кемпера.
No-o-o-o-o, Please Good, no-o-o-o-o…
Он вздрогнул. Английский язык! Там, у стены, в их крике было невозможно различить слова. Сплошной нечленораздельный вой. Петер не сразу сообразил, что этот крик о помощи исходит с дисплея, где продолжалась жуткая сцена свежевания живой женщины. Он схватил лэптоп, захлопнул его с яростью и швырнул на верхнюю полку кухонного шкафа.
– Папа! Что ты делаешь?
– Молли, тебе не надо смотреть на подобные сцены.