– Да нет, все путем. Обычная рана, впервые, что ли? Я в норме.
– Ладно, жди. Скоро буду.
Миха взял у меня самокрутку, в последний раз затянулся, вернул и ушел. Я докурил, накинул куртку. Погрозил кулаком горбуну. Тот фыркал, тяжело топотал по дну ямы, иногда останавливался и мотал башкой. Шеи у этих тварей почти нет, туловище переходит в угловатую голову с торчащими вкривь и вкось рогами. Глаз не видно, только темные щелочки в складках жесткой щетинистой шкуры.
– Пристрелить бы тебя, урррод! – в сердцах сказал я, все еще раздосадованный тем, что на ровном месте заполучил дыру в икре и головную, вернее, ножную боль на ближайшие дней десять.
Горбун в ответ, глухо замычав, упал на бок, и тогда стало видно, что брюхо у него все в крови. С трудом он поднялся, снова побрел по кругу. Жалко мне его не было ни грамма. Жалостливые в наше время долго не живут. Мутант был причиной смерти как минимум одного человека, из-за него ореховцы лишились нескольких коз, что для поселян вполне могло означать скорый голод и смерть еще многих людей… Короче, в яме подо мной находилось исчадие Леса, подлежащее жесткому уничтожению. Только так, и никак иначе. За эту работу нам пообещали двадцать армейских патронов для «тигры», тридцать – для моего короткоствола, блок охотничьих спичек и пять больших банок тушенки. В наши времена основная валюта, которую берут везде, – старые монеты по одному и десять рублей, а еще серебряные и золотые слитки. Второй валютой можно назвать патроны разных калибров. Михаил утверждает, что из-за Пандемии погибло примерно девяносто – девяносто пять процентов населения, а значит, боеприпасов, которые хранились на военных складах, в процентом соотношении с числом живых сразу стало в разы больше. Только поэтому мы пока стреляем, а не носимся по лесам с луками и арбалетами.
Мне хотелось быстрее вернуться в Ореховку еще и по другой причине: когда мы уходили на охоту, дочка поселкового старейшины Лерка очень многозначительно глядела на меня, а на предложение познакомиться поближе ответила в том смысле, что если вернемся с головой убиенного кабана, то я могу кое на что рассчитывать.
И тут горбун издох. То есть, по выражению Михи, отправился в мир иной. Дубаря врезал. Копыта отбросил, стало быть. Кстати, даже раньше, чем я ожидал. Он вдруг тоскливо, утробно замычал и начал пятиться. Впервые я такое видел: пятящегося самца-горбуна. Ни от кого они не пятятся, даже от темных леших, даже от медведей-шатунов, но сейчас кабан, должно быть, узрел перед собой страшный лик своей кабаньей смерти. Потом снова завалился на бок, брыкнул ногами – и отдал Лесу душу.