Когда они готовились ко сну, Генри был молчалив и задумчив, блуждал по комнате, словно во сне. Эмми подошла к окну и открыла его.
— Мрачная ночь, — сказала она. — Небо затянуто облаками, луны не видно. Есть в этом что-то мистическое. Даже огни на подъемнике кажутся холодными и призрачными. А в одном месте, где фонарь перегорел, лежит огромная черная тень — как будто у подъемника сломана спина… Она вздрогнула и отвернулась от окна.
Генри не слушал жену. Он сидел на кровати, обхватив ладонями свою седеющую голову, и произнес лишь одно:
— Есть что-то, что я упустил… должно быть… должно…
Рассвет следующего дня был тусклым и хмурым. Как и предсказывал Спецци, снег не пошел, но небо словно набухло, и было лишь вопросом нескольких часов, чтобы огромные тяжелые тучи извергли бремя из своих чрев, окутав ландшафт туманной белизной.
Генри проснулся рано и разбудил Эмми.
— Дорогая, можешь кое-что для меня сделать? — спросил он.
— Что именно? — сонно поинтересовалась она.
— Встань, спустись в деревню, как только включат подъемник, и постарайся успеть на поезд в девять сорок до Имменфельда.
— До Имменфельда? — Взъерошенная и удивленная Эмми села в постели. — Зачем?
— Я хочу, чтобы ты попыталась узнать, что делал там Роджер в день убийства Хозера.
— Роджер? Но ведь он катался на лыжах с полковником…
— Полковник сказал, — вставил Генри, — что после ленча он осваивал местные спуски, пока Роджер ходил по магазинам. В Имменфельде не так уж много англичан, так что, если повезет, его вспомнят. Я хочу знать, что он делал, что купил и с кем разговаривал. И есть ли какой-нибудь значительный промежуток времени, на протяжении которого он вообще выпал из поля зрения.
— Ладно. — Эмми встала с постели и потянулась. — Не вижу в этом особого смысла, но для тебя — все что пожелаешь.
Они рано позавтракали, и Эмми отправилась к подъемнику, договорившись встретиться с Генри в «Олимпии» в половине первого.
Тем временем инспектор поднялся на верхний этаж и постучал в дверь Труди Книпфер.
— Войдите! — крикнула она. Девушка стояла перед зеркалом в лыжном костюме и закручивала свои толстые светлые косы в уродливые крендели над ушами. Увидев Генри, она смутилась. — О, это вы. Не вернете ли мой дневник?
— Боюсь, пока нет, — сказал Тиббет. — Он у итальянской полиции.
— Они не имеют права держать его у себя, — холодно произнесла Труди. — Я поговорю с капитаном. Ну а вы зачем пришли?
— Просто перекинуться с вами словечком, пока вы не ушли кататься на лыжах, если вы не возражаете, фройляйн.
— Давайте, — сказала Труди и снова занялась волосами.