— Несколько лет назад, когда матроны всех мастей и сословий поняли, что из всех неженатых кандидатов я чуть ли не самый лакомый кусочек, на меня открыли охоту. Преимущественно мамаши из различных гномьих кланов и их разномастные дочки. Проблема в том, что… — Его рука скользнула по моему бедру, отправилась вверх по талии и собственнически легла на грудь. — Гномки не так восхитительны, как ты. Все. Либо маленькие и тощие, либо маленькие и толстые, либо полностью искусственные. Я про силикон. Это длилось три последних года. Я терпелив… очень. Но вчера она меня взбесила. Я слегка вспылил, за что она меня прокляла.
О господи! Еще?
Я даже о его руке на своей груди забыла, хотя первые секунды было неловко.
— Как?
— Она знала о том проклятии и слегка его усугубила. — Большой палец словно невзначай погладил сосок через футболку, и он моментально отреагировал, затвердев. — Проклятие звучало следующим образом: ни одна женщина, кроме той, что первая войдет в двери кабинета, не сможет родить от меня ребенка.
Ага. Стоп! Озарение почему-то не было радостным.
— В смысле, это я?
— В смысле, я был очень счастлив, что это ты. Ти-и-ихо! — Я попыталась возмущенно дернуться, но он без труда меня остановил, а затем вообще опрокинул на спину и навис сверху. — Катя, не бузи. Я не договорил. Если бы проклятия не было, я бы все равно на тебе женился. Я решил это раньше, еще позавчера. И на мое счастье, первой вошла ты, хотя такого в принципе не могло быть. Это судьба. Потому что, если бы вошла не ты, я бы предпочел уехать в горы и стать шаманом, чем жениться на ком-то другом. Понимаешь меня?
Я его слышала, но была снова обижена. Сильно.
А потом я тихо уточнила:
— А когда тебе исполнится тридцать пять?
— В конце сентября, — и, когда мои глаза округлились, он подтвердил мои подозрения: — Этого года.
— Я против!
— Против чего? — Он искренне удивился моему воплю.
— Против беременности в ближайшие три месяца!
— Ка-а-атя… — Он посмотрел так осуждающе, что мне почти стало стыдно.
— Я вообще замуж в ближайшие три года не планировала! И слезь с меня!
— Успокойся.
— Я с-с-спокойна, — процедив, я с угрозой повторила: — Слезь.
Слааф вздохнул, но сел, тогда как я осталась лежать.
— Катя, я не собираюсь на тебя давить. Но это… — С досадой потерев лоб, он пожал плечами. Затем с такой непередаваемой грустью на меня посмотрел, что мне стало его искренне жаль. — Почему ты против детей? Я понимаю, это неожиданно… но тебе ведь уже далеко не восемнадцать. Почему нет?
Здравый смысл требовал все взвесить и не торопиться с ответом, а упрямство настаивало на своем. Мною хотят воспользоваться. Расправившая плечи паранойя ехидно шепнула: «Я же говорила!» А надежда очень хотела поверить, что это просто нелепое стечение обстоятельств.