Тер-Айказун взглянул на него с таким видом, будто его неправильно поняли.
– Нет, нет! Я ценю оказанную честь и приду к вам, господин Багратян, как только у меня наступит некоторое облегчение…
Он не договорил – избегал, видимо, уточнять слово «облегчение».
– То, что вы собираете у себя наших людей, достойно всяческой похвалы. Они многого здесь лишены.
Габриэл попытался перехватить взгляд вардапета.
– А вы не думаете, святой отец, что сейчас не слишком подходящее время для светских развлечений?
Быстрый, очень внимательный взгляд.
– Напротив, эфенди! Сейчас самое время бывать людям вместе.
Габриэл не сразу ответил на эти странно многозначительные слова. Прошла добрая минута, пока он не заметил, словно невзначай:
– Иной раз просто изумляешься тому, как безмятежно течет здесь жизнь и как никто, по-видимому, ни о чем не тревожится.
Вардапет снова потупился, готовый, казалось бы, терпеливо выслушать любое осуждение.
– Несколько дней назад, – медленно заговорил Габриэл, начиная свое признание, – я был в Антиохии и кое-что там узнал.
Зябкие руки Тер-Айказуна выглянули из рукавов рясы. Он сложил их, крепко сплел пальцы.
– Люди в наших деревнях редко бывают в Антиохии, и это к лучшему. Они живут не переходя границ собственного мира и мало знают о том, что творится на белом свете.
– Сколько же им еще жить в положенных границах, Тер-Айказун? А если, например, в Стамбуле арестуют всех наших руководителей и знатных людей?
– Их уже арестовали, – тихо, почти неслышно сказал вардапет, – они уже три дня сидят в стамбульских тюрьмах. И их много, очень много.
То был приговор судьбы – путь в Стамбул отрезан.
И все же в эту минуту самая значительность случившегося произвела на Габриэла меньше впечатления, чем спокойствие Тер-Айказуна. Он не сомневался в достоверности сказанного. Духовенство, несмотря на наличие либерального дашнакцутюна, по-прежнему представляло собой самую большую силу и было единственной настоящей организацией армянского народа. Сельские общины находились в далеко отстоящих друг от друга местностях и о ходе мировых событий узнавали чаще всего, лишь когда уже бывали вовлечены в их водоворот. Священник же получал сведения задолго до того, как из столицы прибывали газеты; по самым скорым и тайным каналам ему первому становилось известно о каждом грозящем опасностью событии. И все-таки Габриэлу хотелось убедиться, что он правильно понял сообщение.
– Действительно арестованы? И кто? Это вполне достоверно?
Тер-Айказун положил безжизненную руку с большим перстнем на лежавшие на столе бумаги.