— Моисей, ты, кажется, ничего на свете не любишь и ничем не дорожишь?
— Извините, государь, — ответил он однажды, — я только всю свою способность любить сосредоточил на одном предмете, и для всего остального у меня уже не осталось чувства.
— Что же или кто же это? — спросил Джемшид.
— Это — единственное мое детище, дочь моя Нана.
В один прекрасный день, когда, казалось, солнце светило лучше обыкновенного и придавало всему праздничный вид, с утренней зари рассыпались по всему городу глашатаи и звали всех знатных и убогих к Моисею, на великую радость и пир.
Стеклось такое множество людей, что не только обширные его хоромы и просторный двор, но и вся окружающая городская площадь были переполнены гостями. Угощение было самое роскошное, самое обильное и одинаковое как для знатнейших сановников, наполнявших дом, так и для самых убогих нищих, приютившихся на краях площади. Моисей давал пир по случаю помолвки своей дочери с персидским принцем из древней царственной династии Пиш-Дадиани по имени Тритино[731]. Он был известен всем и каждому своей воинской доблестью, отличался гигантским ростом, сверхъестественной силой, необычайной ловкостью и замечательной красотой.
Самые искренние поздравления и пожелания сыпались из тысячи уст на жениха, невесту и Моисея.
Сам Аждехак (имя это значит "дракон") пожелал принять участие в общем торжестве и неожиданно явился среди пирующих. Внимание Моисея и обрученных сосредоточилось на государе, который был необычайно любезен. Следуя старинному обычаю, Тритино, выслушав поздравление Аждехака, подвел к нему свою невесту и собственноручно приподнял чадру, скрывавшую прелестные черты ее от любопытных взоров присутствующих.
Все были ослеплены ее необычайной красотой. Даже злые змеи, покойно дремавшие на плечах государя, подняли головы и не сводили глаз с Наны.
Через несколько минут Аждехак покинул пир, который продолжался далеко за полночь. Возвратясь домой, счастливый и усталый Тритино лег спать, и сны его были продолжением счастливого дня, как вдруг его пробудили печальные вопли. Ему пришли сказать, что жребий пал на Нану и что с восходом солнца Моисей обязан вести ее в жертву змеям и Аждехаку.
— Я сам поведу Нану! — спокойно и решительно ответил Тритино и опрометью бросился в дом Моисея.
Во всем окружающем воздухе стоял гул от плача и рыданий тысяч плакавших и причитавших. Моисея нашел он полумертвым от горя. Возле него стояла Нана — прелестная, бледная, но спокойная.
— Нана, я сам поведу тебя и не дам ни змеям, ни Аждехаку! — вырвалось из уст Тритино.