Когда Эрам-хут пал мертвым под тысячами ударов — сидя в дупле, он не мог свободно двигать руками и таким образом не был в состоянии от них защищаться, — джварцы, не довольствуясь его смертью, хотели еще надругаться и над мертвым телом: они развели на груди у него костер, чтобы предать его позорному сожжению, а голову отрубили, потому что дали местным иконам обет: в случае победы доставить ее для жертвоприношения вместе с ценными вещами, которые при нем будут найдены.
Но в то самое время как они зажигали костер, подоспел из села Пахулани Геджия Шония, наместник Великого Циоха Сванетского, и запретил им это сожжение. Он освободил тело Эрам-хута из-под наваленного костра и распорядился предать его земле под высоким деревом в черном лесу. Отрубленную же голову и все ценные вещи джварцы взяли с собою. Голова была торжественно привязана ими в своем ауле на дереве перед ликами икон на съедение хищным птицам, насекомым и червям, а вещи — палка с железным наконечником и пороховница в серебряной оправе и с такими же цепями — возложены на иконы в знак чудесного избавления аула от силача-великана. Эти вещи и поныне хранятся в церкви Джвари, а имя Эрам-хут превратилось в имя нарицательное и употребляется теперь во всей Мегрелии и Абхазии как эпитет для обозначения высшего геройства и храбрости.
213. Окаменевшая чета[757]
Во время оно в прежних Звилетах[758] славилось одно семейство своим богатством, именем и связями с зажиточными обитателями окрестных деревень. Барзим — так звали хозяина дома — играл в судьбе деревни главную роль. Но не одно богатство и влияние ставили Барзима выше односельнев: он был искуснейший стрелок; любимое его ружье ни разу не било мимо цели. Бывало, на народных сходах он налету убивал птиц и на самом дальнем расстоянии попадал в цель. При такой способности к стрельбе охота сделалась любимым его занятием.
Одно только огорчало жизнь нашего героя и отнимало у его состоятельности и имени цену: он был бездетен. Напрасно он и его жена Кекела посещали самые отдаленные храмы и даже развалины древних церквей, обросшие кустарниками и травами, и кровью быков и баранов сбрызгивали их пороги. Напрасно Кекела налагала на себя разные обеты. Напрасно щедрой рукой давала милостыню нищим. Все было тщетно, ничто не помогало ей. Так прошло пятнадцать лет.
В одно прекрасное утро, при восходе солнца, когда Кекела стояла у порога своего дарбази[759], к ней подошел маститый старец в нищенском одеянии с перекинутою через плечо сумою и протянул руку за милостыней. Кекела вмиг вбежала в сатоне