– Кайра! – снова позвал Алекс, и снова не получил ответа.
Он закричал от безысходности, ярости, страха за нее и бросился на тварь-«землеройку», что стояла между ним и Кайрой. Алекс и сам не знал, что собирается делать, как сможет сражаться с ней голыми руками.
Но не успел дотронуться до твари, как возле него приземлилась «муха». Смертоносное жало оказалось совсем рядом, и Алекс почувствовал сильнейший толчок. Удар пришелся в плечо. Острие вонзилось в тело, и его отбросило назад, как тряпичную куклу.
Он схватился за жало, которое копьем торчало из его плеча, пытаясь вытащить. Тварь надвигалась на Алекса, мотая гладкой уродливой головой с огромными глазами.
Алекс вопил, рычал от боли. Адреналин, кипевший в крови, придал сил, и ему удалось вырвать жало из раны. Короткое мгновение он стоял, вцепившись в жало, а потом «муха» с силой дернулась, высвобождаясь. Алекс, измученный, еле стоявший на ногах, повинуясь инерции, сначала, как марионетка, подался вперед, потом не удержался и опрокинулся навзничь.
Он чувствовал, что падает. Но не знал, что находится за его спиной. Алекс уже почти ничего не соображал и не видел. Только ощутив холод и сжатие, он с ужасом понял, что тварь-«муха» толкнула его в Портал. Сама того не желая, она спасла его.
Его одного…
«Кайра!»
Падая, проваливаясь в иную проекцию, Алекс не видел ее. Не знал, лежит ли она на краю разлома или провалилась внутрь, пришла она в себя или все так же находится без сознания.
Алекс хотел зацепиться, схватиться за края, чтобы выбраться обратно в макромир, где жили гигантские чудовища, и где Кайра осталась в одиночестве, беззащитная, раненая, слабая, но у него, конечно, не получилось. Ведь и краев у Портала нет.
Оказавшись к другой проекции, Алекс немедленно рванулся обратно в Портал в безумной надежде, что окажется рядом с Кайрой и попытается спасти ее, но, конечно же, ничего не вышло.
Проекция исчезла без следа, затерялась среди миллиона, миллиарда других, и отыскать ее было уже невозможно.
Глава двадцать четвертая. Алекс зализывает раны
«Девять лет назад я писала в дневнике, что мне надо принять самое важное в жизни решение. Лила слезы, жаловалась на несправедливость судьбы. Знала уже, что оставлю Мари, но все равно ныла, сетовала. Боже мой какая я была идиотка! Простить себя не могу.
Глупости своей не принимаю, жестокости, недалекости.
Она жила во мне, а я грызла ее за это своими черными мыслями, своим недовольством. Ее сердечко билось, а я не хотела этого, считала детскую жизнь ошибкой и иронией судьбы.
Мне все чаще кажется, что, впечатывая, обращая в слова мысли о том, что ребенок мне только помешает, свяжет по рукам и ногам, я накликала то, что случилось.