– Подожди благодарить. Вот сделаем дело, тогда и скажешь добрые слова.
Спустя полтора часа, отослав к дядьке Петру Афанасьевичу Булавину в Эльбузд двух казаков с известием о своих намерениях, под благословение пьяного столичного попа, восемь десятков хорошо вооруженных ватажников на свежих верховых лошадях вместе с несколькими вьючными покинули крепость и направились строго на юг. Рысь, шаг, чтобы не утомлять животных. Мы двигались неспешно, и заснеженная степь верста за верстой ложилась под копыта наших коней. Прошел какой-то отрезок времени и мои казаки, многие из которых под воздействием алкоголя покачивались в седле, стали приходить в себя. И как это бывает, некоторых ватажников пробило на нервные шуточки, мол, только что выпивали и мяско кушали, а тут, нате вам, вперед, в налет на закубанцев. Впрочем, вскоре смех прекратился, ибо мороз поджимал, а к Куго-Ее за половину недолгого зимнего дня никак не доедешь. И перейдя Мечетку, а за ней Малый Эльбузд, к вечеру отряд остановился в неприметной глубокой балке.
Из веток обломанного бурей старого карагача казаки быстро развели небольшие костерки, на которых грелись котелки с водой для чая и взвара. Накрытые попонами лошади хрумкали насыпанным в торбы овсом. Где-то далеко пел свою тоскливую песню волк-одиночка. А над головой сияли крупные звезды, и казалось, что до них можно дотянуться рукой. Благодать. Что еще нужно воину в походе перед битвой, чтобы настроиться на спокойный лад, отсечь от себя всю суету мира, проблемы и заботы? Пожалуй, ничего. Вот только если песня или беседа с хорошим человеком. Но на песни, по понятным причинам, сейчас запрет, а вот поговорить, хоть с тем же самым Авериным, вполне можно.
– Евграф, – окликнул я смотревшего на огонь десятника.
– Что? – он оторвал взгляд от пламени.
– Расскажи, как так случилось, что ты семью потерял.
Аверин посмотрел на собирающихся вокруг казаков, которые подсаживались ближе. В невеселой усмешке скривил губы и, подкинув в огонь перекрученный кусок темно-красного дерева, сказал:
– Дело давнее, можно и рассказать, чтобы вы, хлопцы в бою с ногайцами злее были. Случилось это в одна тысяча семьсот первом году, как раз под конец декабря. Только-только война с османами закончилась и началась Северная кампания. Я тогда до сотника поднялся, и вскоре должен был полковником стать, поскольку в армии Шереметева в бою при Эрестфере, что под Дерптом, отличился. И пока я на чужбине геройствовал, моя семья здесь, в хуторке под Кагальницким городком жила. Пограничье тогда прикрыто было плохо и несколько кланов из орды Чар-Аслана во главе с родом Тукай пошли в набег на казачьи земли. Городки по Кагальнику и дальше они взять не смогли, а вот несколько хуторов выжгли и всех людей полонили. После этого копченые обратно в Кубанскую степь кинулись, а Лукьян Максимов, атаман войсковой, собрал, кого смог, и за ними вдогонку помчался. Было, почти догнал находников, но те, чтобы себе бегство облегчить, полонянников посекли и все-таки ушли. Это недалеко отсюда случилось, верст шесть-семь. И как мне односумы гутарили, там целый овраг неузнаваемыми трупами был забит. Так я лишился своих родных, а как узнал, что случилось, бросил полк, дезертировал и с той поры по границе гуляю, ногайцев высматриваю и режу их без всякой жалости.