— Да–да, я сам начальник, комиссар! И вот с тобой… Не хочу умирать и бросать тебя. Вместе пройдем муки. Вместе…
— Подпора… — соглашается раненый, — В плен–то попали не мы одни, а небось и генералы.
Измолоченная снарядами земля, и дорога, распаханная гусеницами. Солнце сушит почву, обращая ее в пыль, и, взбитая ногами, тысячами ног, пыль клубится, ползет в рот, застит глаза, ложится на спины. Под пылью не видно защитного цвета гимнастерок, пропитанные кровью повязки залубенели. Кровь сочится, кровь впитывает пыль, делая ее красной.
— Ой, мне тошно! Ой, мамынька родная…
Чей это голос, чудом сохранивший нежность и грудное дыхание? Идущие в колонне озираются вокруг, вперивают глаза в огромные, снопом свисающие на покатые плечи локоны.
— Сестричка, и она с нами… Поделила беду.
— Пить… Пить дайте, черти неуклюжие! — через силу кричит девушка и падает, подхваченная с лета на руки. На мускулистые руки. Один держит ее, как подраненную птицу, другой отстегивает свою флягу, срывает пробку и уж совсем осторожно, боясь разлить хоть каплю влаги, подносит ко рту, к приметно вывернутым губам. Вода не булькает. Фляга летит в канаву. Ей подносят другие — не одну флягу, много.
— Отойдет, приведем в чувство. У меня вода…
— Моя холоднее. Час назад из родникового ключа набирал.
— Не хватит, прошу добавочку принять, — вторит третий, маленький и, видимо, падкий на шутки солдат.
Погодя немного девушка приходит в себя. Оглядывает всех — и эти все смотрят на нее вдруг потеплевшими глазами.
— Черти вы мои, милые! Спасли, а так бы… Это со мной бывает… Как заслышу свист снаряда или мины — обмираю. Сердце заходится.
Ей отвечает один — совсем невпопад:
— Теперь не то увидишь. Плен — хуже…
— Цыц! — гаркают на него разом, — Чего каркаешь! Побег учиним. Вот стемнеет…
— Нам бежать далеко не придется, — возражает тот, кого оборвали.
— Почему? — спрашивает сосед.
— Свои кругом…
— Да ему, видать, охота в примаки податься. Бабьей юбкой укрыться, — острит маленький.
— Я вот тебе дам заместо примака здорового тумака! — отвечает тот. Сопит озлобленно: — Вот до чего докатились…
— Что у тебя: не язык, а маятник подвешен? — спрашивает сосед. — Ну и зануда!
Хмурый солдат не унимается:
— Что, молчать прикажете? Когда беда к горлу пристыла? Не буду молчать, не заткнете рот! — уже размахивая кулаками, продолжает он. — Разуйте глаза.
— Видим.
— Ни хрена вы не видите! Вот загонят за колючую проволоку…
Кто–то сзади подскочил к нему, развернул круто за плечо и косым ударом снизу хрястнул по скулам.
— За что бьешь–то? За что? — стерпев удар, обиженно промолвил солдат. — В чем моя провинность? Рази в том, что с бронебойным ружьем до конца в окопе сидел, одну чужую танку сжег.