А чуть позже Тру закашлялся.
В больницу в Габороне его привезли в кузове попутного грузовика. Дорога от деревни заняла больше часа. Врач, осматривавший его в приемном покое, мало что мог – чудо, что Тру был еще жив. Носилки оставили в людном коридоре и стали ждать, когда он умрет. Медики рассчитывали, что смерть наступит через несколько минут, максимум через полчаса. Между тем солнце уже клонилось к закату.
Тру не умер. Он дожил до утра, но у него начался сепсис. В больнице не хватало антибиотиков, а дорогие препараты на безнадежных не тратили. От жара развился отек мозга. Прошло два дня, потом три, а Тру все находился между жизнью и смертью. Известили Эндрю как ближайшего родственника, указанного в удостоверении личности Тру, и сын вылетел из Англии к отцу. Эндрю сообщил о случившемся матери, и Ким прилетела в Ботсвану из Йоханнесбурга, где она жила в то время. Удалось срочно организовать медицинский самолет, и Тру перевезли в травматологическую больницу в ЮАР. Каким-то чудом он перенес перелет и сразу получил огромную дозу антибиотиков, пока врачи откачивали избыток мозговой жидкости. Восемь дней он лежал без сознания, но на девятый наступил кризис, Тру очнулся и увидел Эндрю у больничной койки.
Он провел в больнице семь недель, пока одну за другой ему чинили сломанные кости, вставляли спицы и накладывали гипс. Потом полупарализованного, с двоением в глазах и постоянным головокружением его перевели в реабилитационную клинику.
Там Тру оставался почти три года.
Огонь в камине отражался в глазах Хоуп, и Тру снова подумал, что она так же красива, как много лет назад. А может, и красивее: в тонких морщинках у глаз он видел мудрость и безмятежность, которые дает только опыт. При виде ее лица в душе Тру рождалось ощущение чуда.
Он знал, что ей пришлось нелегко. Хотя Хоуп мало говорила о браке с Джошем, Тру чувствовал, что она щадит не только его чувства, но и свои.
Хоуп смотрела на него так, будто видела впервые.
– Господи, – сказала она наконец, – я ничего ужаснее в жизни не слышала! Как же ты выкарабкался?
– Не знаю.
– Ты что, правда был мертв?
– Мне так сказали. Год спустя я звонил медсестре в пункт вакцинации – она поклялась, что жизненные показатели у меня были на нуле. Когда я закашлялся, по ее словам, половина пациентов в приемной закричали. Помню, я еще смеялся, слушая об этом.
– Ты все отшучиваешься, а ведь ничего смешного нет!
– Нет и не было, – согласился Тру. Он тронул висок, где волосы совсем побелели. – У меня была травма мозга – осколки сломанных костей куда-то там воткнулись, и довольно долго нейронные связи потом не восстанавливались. Очнувшись, я пытался общаться с Эндрю и врачами, но говорил одно, а выходило совершенно другое. Мне казалось, я говорю, допустим, «Доброе утро», а с языка слетало «Сливы кричат на лодках». Это меня страшно расстраивало, а с раздробленной правой рукой я еще и писать не мог. В конце концов путаница начала выправляться, правда медленно. Но когда я смог произносить элементарные связные фразы, в памяти начались дурацкие провалы. Я забывал самые простые слова – приходилось говорить: «Та штука, которой едят, с зубчиками, серебристая» вместо «вилка». Врачи не могли сказать, временный у меня паралич или уже навсегда: отек спинного мозга из-за сломанных позвонков долго не проходил, хотя мне и вставили штифты…