С другой стороны, со временем все имеет свойство меняться, думала Хоуп. Ей не верилось, что прошло почти четверть века с той недели в Сансет-Бич. За двадцать четыре года много воды утекло, и Хоуп казалось, что она очень изменилась и уже ничем не напоминает ту, кем когда-то была.
Хоуп сидела на веранде своего дома в Роли. Вечерело. В холодном воздухе чувствовалось дыхание приближающейся зимы. Лунный свет заливал лужайку зыбким сиянием и серебрил листву, трепетавшую на ветру. В последнее время шорох листьев казался Хоуп голосами из прошлого, зовущими ее. Неторопливо покачиваясь в кресле-качалке, она думала о своих детях, и воспоминания смешивались и сталкивались, точно в калейдоскопе. Сидя под луной, Хоуп вспоминала благоговение, которое испытала в родовой палате, впервые взяв на руки каждого из своих новорожденных; она улыбнулась, живо представив своих малышей, бегущих по коридору голенькими после ванны. Хоуп думала об их беззубых улыбках, когда начали выпадать молочные зубки, и заново переживала смешанные чувства гордости и волнения, когда они преодолевали сложности подросткового возраста. У нее замечательные, просто прекрасные дети. К своему удивлению, Хоуп почувствовала, что может вспоминать о Джоше почти ласково, что раньше казалось невозможным. Они развелись восемь лет назад, но шестидесятилетняя Хоуп считала, что она дожила до такого возраста, когда начинаешь легко прощать.
Джейкоб заезжал в пятницу, Рейчел привезла свежие рогалики утром в воскресенье. Ни сын, ни дочь ни о чем не спросили, когда Хоуп сказала, что снова, как в прошлом году, сняла коттедж на берегу океана. Такое отсутствие любопытства не являлось чем-то необычным: как многие молодые люди, сын и дочь были увлечены собственной жизнью. Рейчел закончила университет в мае, Джейкоб – годом раньше, и оба нашли работу еще до получения диплома: Джейкоб продавал рекламное время на местной радиостанции, а Рейчел работала в маркетинговой интернет-компании. Они жили отдельно и сами оплачивали свои счета, что, как знала Хоуп, стало редкостью. Большинство их сверстников после колледжа вернулись под крылышко к родителям, и Хоуп считала независимость своих детей даже более достойной уважения, чем их дипломы.
Перед тем как начать собираться, она съездила в салон и уложила волосы. Выйдя на пенсию два года назад, Хоуп начала ходить в весьма недешевый салон напротив фешенебельного универмага в центре (единственная роскошь, которую она себе позволяла). Хоуп уже привыкла к постоянным посетительницам и, сидя в кресле, краем уха слушала разговоры о мужьях, детях и летних отпусках. Эта болтовня становилась бальзамом на душу, но отчего-то Хоуп вспомнились давно покойные родители.