Флорес вздыхает и продолжает рассказывать:
– И вдруг, на второй день после ее смерти, доктор Фишер вызывает меня к себе в кабинет и говорит, что мои услуги ему больше не нужны. Вот так прямо и говорит. Холодно так. Окончательно. Как будто я – никто. Грязь у него под ногами. Как будто не жила в его доме и не работала для его семьи все эти годы. «А как же Гарри?» – спрашиваю его я. Мне было так жаль бедного малыша! Каково это, за один раз потерять и мать, и своего ангела? Я же для него как… как член семьи. А он мне как сын. Я умоляла доктора Фишера позволить мне остаться еще на несколько месяцев, пока Гарри не отойдет немного после смерти матери. Говорила ему, что мне не надо денег, что я просто так останусь и буду заботиться о мальчике. Но он ничего не хотел слушать. Горе лишило его рассудка. Он заплатил мне деньги за шесть месяцев и заявил, что я должна убраться из его дома до конца следующей недели. То есть вы понимаете, он мне даже недели не дал, чтобы найти себе новое место. Мне так не хотелось покидать Гарри! Я до сих пор по нему скучаю… Вот здесь болит, когда думаю о нем.
Ангела кладет обе руки себе на верхнюю часть живота.
– А еще я все время думала о том, что сказала мне миссис Фишер. Мне было так страшно! Несколько недель я не могла решиться. Мне не хотелось выполнять свою просьбу, но ведь я же поклялась покойнице Мадонной. И мне совсем не хотелось, чтобы она попала в ад. Страшно было брать на себя ответственность за ее душу. Вот я и решила, что все-таки сделаю это. Через шесть недель после того, как доктор Фишер велел мне уходить, я взяла Гарри из его дома и привезла в ваш. Но это такой ужас… мне кажется, что от этого всем стало только хуже. Зря я ей это пообещала. Не надо было мне этого делать. Я так виновата… – Она подносит обе ладони к лицу и сильно трет лоб кончиками пальцев. – Вы пойдете в полицию? Они ведь меня арестуют, правда? Меня должны наказать за то, что я сделала.
То, что рассказала Флорес, просто не укладывается у меня в голове. Может, она не в себе? Или просто лжет? Но такую дикую историю ни с того ни с сего не выдумаешь, к тому же женщина должна быть чертовски хорошей актрисой, чтобы так убедительно изображать горе. Нет, скорее всего она говорит именно правду, хотя это ничего для меня не объясняет. Если все случившееся – задумка жены Фишера, а сам он не имеет к этому никакого отношения, то почему тогда все сходится?
– Я не пойду в полицию, – говорю. – Не сейчас. Но со временем, может быть, и придется.
Ангела кивает.
– Хорошо, спасибо.
– Можно, я оставлю это у себя? – спрашиваю я, думая, что записку Элизабет Фишер все-таки можно будет использовать как свидетельство, если возникнет нужда.